только по праву старшинства. Среди эльфов было ещё несколько долгожителей, возраст которых наложил отпечаток на их внешность, но все они уступали Гладриэлю, хотя их советы мало отличались от того, что произносил владыка. Запретов и приказов среди эльфов не существовало, всякий воин подчинялся или не подчинялся старшему исключительно по доброй воле. В этом дружном отсутствии единства крылась ещё одна причина эльфийских неудач в войнах с людьми, после которых эльфы уже тысячу лет старались уходить от прямых схваток.
Слух о том, что Кэрдан Корабел сыскал Валинор, и будет рассказывать об этом владыке, разнёсся по всей долине, так что на поляну перед древним дубом пришло больше полутысячи остроухих обитателей. Это было удивительное скопление народа, ибо эльфы терпеть не могут толпы, и редко можно встретить отряд больше полутора десятков лучников. Сегодня речь шла о серьёзных вещах и потому не было слышно смеха и малопонятных человеческому уху шуток.
Гладриэль в таком же сером плаще, как и его подданные, в такой же мягкой обуви и с таким же луком, что и у всех, стоял, прислонившись к пятиохватному дубу. Эьфы вообще не любят сидеть, зато стараются при всякой возможности прижаться к живому дереву, которое, как они считают, придаёт им силы. Так ли это, учёные ответить не смогли, но за последние полтора десятилетия и среди людей появилось множество охотников обниматься с берёзками и клёнами. Даже раздел медицины образовался – дендропатия, рассуждающий на тему, к какому дереву следует прикасаться при той или иной хвори и как при этом достичь эльфийского долголетия. Дуб в этой симпатичной, хотя и сомнительной дисциплине символизировал мощь, стойкость в испытаниях и зоркий ум, так что Роман мельком подумал, что владыке сегодня очень понадобится помощь лесного великана, который был впятеро младше самого эльфа.
Дождавшись знака повелителя, Роман начал говорить. Он рассказал о своих скитаниях и о том, что нашёл среди звёзд землю, которая ждёт эльфов. «Лориэн» – повторял он раз за разом, живописуя, какая там тишина и до какой степени там никого нет. И всё же, когда Роман замолк, Гладриэль произнёс негромко, словно повторяя вчерашние слова Анётеля:
– Значит, ты всё-таки сыскал Валинор… Жаль, что ушедшие предки не захотели показаться тебе, мне было бы приятно получить привет от них и узнать, как живут в небесном мире старые друзья.
– Это не Валинор, – твёрдо возразил Роман. – Там никогда не было ни единого эльфа.
– Тогда почему мы должны уходить туда?
– Вы не должны, вы можете. Пойдёт только тот, кто хочет. А кому там не понравится, сможет вернуться домой.
– Из Валинора никто не возвращается, а если это и впрямь не Валинор, то с чего бы кому-то хотеть в эти незнакомые земли?
– Потому что эта земля, – Роман топнул ногой, – больше не может быть вам родиной. Потому что среди эльфов уже триста лет не появилось ни одного ребёнка! А там простор и тишина…
Тишина была и здесь, на площади единственного эльфийского селения. Страшная, недобрая тишина. Только что полуэльф Кэрдан Корабел произнёс самую чудовищную вещь, которая могла коснуться эльфийского слуха. Даже ночью, под покровом шалаша, с глазу на глаз эльфы не смели говорить на эту тему, но каждого из них больно терзала общая беда. Только в песнях пелось о сладостном одиночестве вдвоём, когда двое остаются «одни на день пути в любую из сторон». Лесной народ не ведал гипербол и не знал преувеличений. Для любви молодой паре действительно требовалось такое сверхъестественное уединение. Именно так хитроумная природа ограничила рождаемость долгожителей; когда становилось тесно, эльфы просто не могли любить. Никакой зверь не мог помешать священному уединению, мешали только эльфы… и ещё – люди. Два вида оказались слишком близки, и плодовитый человеческий народец вытеснил эльфов одним своим присутствием. И вот сейчас Кэрдан объявил об этом всем, громко, на площади. После такого оставалось только начинать войну и гибнуть в безнадёжной схватке.
– Тебя следует убить, – медленно произнёс владыка Лориэна.
– От этого что-нибудь изменится? Станет ли в Лориэне больше места? Если взамен меня родится хоть один эльф, я сам готов убить себя.
– Люди умеют лгать, – слова падали словно сухие листья, но их слышали все. – Эльфы не лгут никогда. Ты кто?
– Я Кэрдан Корабел. Я могу ошибиться, но не стану лгать. И, чтобы не было ошибки, я прошу помощи.
– Я не могу послать разведчика туда, откуда не возвращаются.
– А если кто-то захочет лететь сам?
– Эльфы – свободный народ.
Роман обвёл взглядом собравшихся. Одинаковые фигуры, одинаковые лица, одинаковая одежда. Инстинкта здесь больше чем разума, о какой свободе можно тут говорить? Но ведь даже среди домашних животных всегда находится такое, что бросит стойло и полную кормушку и уйдёт в неизвестность, просто потому, что там его ждёт новое. Так неужели народ эльфов настолько выродился и пал духом?
Эльфы, знакомые, малознакомые и те, чьи имена Роман не помнил, стояли неподвижно, на их лицах, которые непривычному человеку казались бы неразличимыми, не отражалось никаких чувств. Они просто ждали, и никто не собирался выходить вперёд.
Ждать не имело смысла. Раз никто не натянул лука, его не убьют. Раз никто не шагнул вперёд, он не выйдет уже никогда. Размышлять, сочиняя песни, эльфы могут столетиями, но когда надо делать, они или делают, или не двигаются с места.
Роман повернулся, чтобы уйти и обнаружил, что за его спиной, недопустимо близко по эльфийским меркам, стоит Анётель. В обычном своём плаще, с неизменным луком, и с небольшим заплечным мешком, который собирается только перед долгим походом.
Роман с трудом сдержал улыбку.
– Идём, – просто сказал он.
Граница священной рощи была близко. Деревья здесь росли необычайно густо, кустарник и молодой подрост переплетались и стояли стеной. Роман так и не понял, само так получалось, или эльфы специально выращивали на пути непрошенных гостей непроходимые заросли. Непроходимые для человека, когда у него нет ни пилы, ни бульдозера. А вот эльф шагал не торопясь и даже умудрялся беседовать.
– Идти с тобой хотели многие, но я сказал, что раз ты говорил со мной первым, то мне и следует идти.
– А я и не слышал, как ты подошёл ко мне.
Анётель усмехнулся, но смеяться не стал. В походе можно разговаривать, но нельзя хохотать.
– В ту минуту, когда ты сказал, что пойдёт только тот, кто хочет. Иначе, как бы ты остался жив после слов Гладриэля, что тебя следует убить.
– Я и сам удивился, что ещё жив.
Они остановились. Кустарник впереди кончался, ровное открытое пространство тянулось впереди и там, совсем неподалёку, приземисто лепились бревенчатые строения мотеля «Гарцующий пони». Конечно, оттуда не могли рассмотреть две фигуры в плащах невидимках, но Роман заранее представлял растерянную физиономию самозваного Лавра Наркисса, когда перед ним предстанут удивительные путники, разговорами о которых он кормится последние три года.
– Нам обязательно заходить в людские селения? – спросил Анётель. Голос его был ровен, но Роман отчётливо ощутил тревогу лесного жителя. – Может быть проще было бы пробраться к твоему кораблю неприметно, окольными тропами?
– На космодром не бывает окольных троп, – ответил Роман, – и мы пройдём туда открыто. Я был среди в Лориэне эльфом, ты будешь среди этого народа человеком. Никому в голову не придёт поднять на тебя руку, и даже если кто-то станет смеяться, то в смехе не будет злобы. Пока мы идём по земле людей, мы будем ходить как люди.
И хотя эльфы не любят прикосновений, Роман подошёл и взял друга за руку, чтобы ему было не так страшно.
