отлично. Ярый телеман относился к съемочной группе с почтительным уважением и частенько сравнивал их экранные путешествия со своими походами.
— Значит, вы ходите на том же корабле?
— Да.
Она поднесла ко рту чашку и с наслаждением вдохнула жасминовый аромат. Интересно, помнит ли палуба их шаги? Или все следы давно смыла швабра усердных матросов?
— А ваш муж по-прежнему снимает передачи?
— Нет.
— Перешел на другую работу?
— Умер.
— Простите, — смешался Полторабатько, — примите мои соболезнования. Он был очень приятный человек. — Бедный капитан явно не знал, что сказать, и от смущения да сочувствия совсем оробел.
— А что привело вас в Москву? — резко сменила тему Васса. — Дела?
— Нет, я в отпуске. У меня сестра здесь живет, на этой улице. — И радостно доложился: — Ваша соседка!
— Дружите?
— Да, хотя в детстве ей здорово доставалось. А у вас есть брат, Василиса?
— Нет.
Он вкусно, с удовольствием произносил ее громоздкое имя, точно ребенок облизывал эскимо.
— А вы совсем не изменились, Василиса, — робко заметил храбрый моряк. — Даже лучше стали.
Она молча улыбнулась в ответ.
— Еще чаю?
— Да, спасибо.
Васса опять повторила нехитрый маневр: налила чай и ловко перекинула на гостевую тарелку троечку румяных лепестков.
— Ешьте.
— Очень вкусно! — признался гость, отправляя в рот пирожок.
За ним приятно было наблюдать: капитан ел с аппетитом, но без жадности. Он и жил, наверное, с аппетитом: вкусно ел, весело ходил по морям, с радостью влюблялся в женщин, с удовольствием молчал. Вот только рядом с хозяйкой бравый мореход явно тушевался. Ее это забавляло, но не волновало никак. Вассу притягивало в нем прошлое, его тянуло к настоящему. И они, будто два вектора, указывали разные направления.
— Алексей, простите, мне завтра рано вставать.
— Да-да, — спохватился засидевшийся гость, — это вы меня простите. Давно уже надо было уйти.
— Отдать швартовы, — уточнила знакомая с морем.
Капитан обрадовался привычному словосочетанию и рассмеялся:
— Спасибо вам за угощение, за теплый вечер и за терпение.
— Вас не трудно вытерпеть, — с улыбкой заметила терпеливая.
Закрывая дверь, она отметила, что робкий Полторабатько и не заикнулся о следующей встрече. Странно, но это задело. Совсем немного, чуть-чуть.
Следующий день скопировал предыдущий: так же чирикали птицы, бойко раскупалась выпечка, жарило летнее солнце. Утром прикупил пяток пирожков завлаб. Потоптался нерешительно, повздыхал, промямлил «спасибо» и поплелся в свою аббревиатуру. До чего же, оказывается, нерешителен ученый народ! Около пяти проплыла белокурая красотка — молодая, холеная, длинноногая. Тормознула у Анны Иванны, взяла семечек и двинула дальше. Повела в Вассину сторону точеным носиком — хорошо пахнет, но купить пирожок у уличной торговки не решилась. Хотя и поколебалась чуток.
— Это жена Бориса! — прошептала отставной библиотекарь, глядя ей вслед.
— Какого Бориса? — не поняла Васса.
— Клиента моего, начальника из института. Я же о нем рассказывала!
Василиса вспомнила вечно озабоченного Глебова и искренне пожалела бедолагу.
— Говорят, они живут дружно, — сплетничала «коллега».
«Бывает, и от ума сходят с ума», — ухмыльнулась Васса публичным сказкам. Без десяти шесть заявился Федор Феофилактович, в народе — Федя-мент. Подошел к своей «подопечной» и молча подставил ладонь: гони монету. Это как налог государству: хочешь покоя — плати. Заплатила. Федя не спеша пересчитал «налог» и строго глянул на «налогоплательщицу».
— Еще десятку!
Пирожница с удивлением уставилась на хапугу.
— Федор Феофилактович…
— Отойдем на пару слов! — Голос строг, глаза смотрят холодно — как ослушаться? Ведь слуга закона, все в его руках — и власть, и сила.
Она попросила Анну Иванну присмотреть за кастрюлей и послушно пошла к дереву, придерживаясь Фединой спины.
— Василиса, слушай сюда! — Оставшись без свидетелей, Федя разоткровенничался: — Не для себя беру, пойми! В районе рэкет бушует. Крутые! Завязки — на самом верху. С ними даже наш начальник не связывается. Пока мой участок вроде не трогают, но где гарантии? Надо быть готовым ко всему. А тебе с ними никак нельзя дела иметь — раздавят! Ты, это, — он вдруг закашлялся, потом сплюнул в сторону, — приходи ко мне, обговорим ситуацию.
— Когда?
— Через неделю, в субботу.
— Хорошо.
— Я, это, — Федя как-то странно засуетился, избегая смотреть в глаза, — потом скажу, во сколько. — «Налоговик» скользнул по ней жадным взглядом. — Ну, все! Свободна. — И по-бабьи хихикнул: — Дуй к своим пирожкам, заждались. Нет, стой! Ты, это, десятку потом добавишь, как поговорим. А может, я с ними и так сторгуюсь. — Подмигнул и выразительно пощелкал себя по торчащему кадыку.
Вернувшись, она застала у кастрюли Алексея Федотовича Полтоработьку. Капитан был на этот раз в штатском и (о Боже!) с цветами.
— Добрый день, Василиса! А я, вот, пришел вам помочь. Кастрюля хоть и легкая, а большая, нести неудобно.
Анна Иванна с интересом уставилась в небеса, словно выискивала там Фортуну, повернувшую, наконец, к молодой «коллеге» свое лицо. На выцветших губах блуждала благодарная улыбка: дескать, спасибо судьбе, что свела на старости лет с героями романа. Это вам не зачитанная книжка — живые люди!
— До завтра, Анна Иванна! — вернула «романистку» на землю Василиса. — Удачи вам!
— Всего хорошего, Василисушка! — просияла старушка. — И добавила многозначительно: — Вам удачи! — Ну и сваха!
Нежданный помощник, забыв про цветы, наклонился за кастрюлей, букет выпал из руки, владелец кинулся за собственностью и — врезался лбом в алюминиевую поверхность с торчащей ручкой. Недовольная посудина громко возмутилась. Анна Иванна прыснула, но тут же взяла себя в руки: нехорошо смеяться над чужой бедой.
— Ох, простите, это вам! — Алексей Федотович, потирая покрасневший лоб, протянул Вассе три розы.
— Спасибо! Пойдемте, надо лед приложить.
Дебют провалился, но это не остановило дебютанта. Шесть дней, каждый вечер, ровно в шесть заступал капитан на свое уличное дежурство, точно матрос на вахту. Обязанности просты: взять кастрюлю, отнести к дому и — прощайте, Василиса, до завтра. Такая обязательность умиляла и озадачивала. Потом озадачивать перестала, и Васса с удовольствием, не размышляя, вверяла надежным рукам опустевшее алюминиевое хранилище. На седьмой день «вахтенный» повел себя странновато: часто вздыхал, выкурил подряд несколько сигарет, пока она распродавала последние пирожки, топтался у порога и, вообще, похоже, нервничал.
— Алеша, у вас что-то случилось? Проходите в комнату, сейчас чай заварю.
