Раза три он скрывался совсем из вида. Наконец он вернулся и взял вожжи из рук Василия Андреича.
- Вправо ехать надо, - сказал он строго и решительно, поворачивая лошадь.
- Ну, вправо, так вправо пошел, - сказал Василий Андреич, отдавая вожжи и засовывая озябшие руки в рукава.
Никита не отвечал.
- Ну, дружок, потрудись, - крикнул он на лошадь; но лошадь, несмотря на потряхивание вожжей, шла только шагом.
Снег был кое-где по колено, и сани подергивались рывком с каждым движением лошади.
Никита достал кнут, висевший на передке, и стегнул. Добрая, непривычная к кнуту лошадь рванулась, пошла рысью, но тотчас же опять перешла на ипоходь и шаг. Так проехали минут пять. Было так темно и так курило сверху и снизу, что дуги иногда не было видно. Сани, казалось иногда, стояли на месте, и поле бежало назад. Вдруг лошадь круто остановилась, очевидно, чуя что-то неладное перед собой. Никита опять легко выскочил, бросая вожжи, и пошел вперед лошади, чтобы посмотреть, чего она остановилась; но только что он хотел ступить шаг перед лошадью, как ноги его поскользнулись и он покатился под какую-то кручь.
- Тпру, тпру, тпру, - говорил он себе, падая и стараясь остановиться, но не мог удержаться и остановился, только врезавшись ногами в нанесенный внизу оврага толстый слой снега.
Нависший с края кручи сугроб, растревоженный падением Никиты, насыпался на него и засыпал ему снегу за шиворот...
- Эко ты как! - укоризненно проговорил Никита, обращаясь к сугробу и оврагу и вытряхивая снег из-за воротника.
- Никита, а Никит! - кричал Василий Андреич сверху.
Но Никита не откликался.
Ему некогда было: он отряхался, потом отыскивал кнут, который выронил, когда скатился под кручу. Найдя кнут, он полез было прямо назад, где скатился, но влезть не было возможности; он скатывался назад, так что должен был низом пойти искать выхода кверху. Сажени на три от того места, где он скатился, он с трудом вылез на четвереньках на гору и пошел по краю оврага к тому месту, где должна была быть лошадь. Лошади и саней он не видал; но так как он шел на ветер, он, прежде чем увидал их, услыхал крики Василия Андреича и ржанье Мухортого, звавших его.
- Иду, иду, чего гогочешь! - проговорил он.
Только совсем уже дойдя до саней, он увидал лошадь и стоявшего возле них Василия Андреича, казавшегося огромным.
- Куда, к дьяволу, запропастился? Назад ехать надо. Хоть в Гришкино вернемся, - сердито стал выговаривать Никите хозяин.
- И рад бы вернулся, Василий Андреич, да куда ехать-то? Тут овражище такой, что попади туда - и не выберешься, Я туда засветил так, что насилу выдрался.
- Что же, не стоять же тут? Куда-нибудь надо же ехать, - сказал Василии Андреич.
Никита ничего не отвечал. Он сел на сани задом к ветру, разулся и вытряхнул снег, набившийся ему в сапоги, и, достав соломки, старательно заткнул ею изнутри дыру в левом сапоге.
Василий Андреич молчал, как бы предоставив теперь уже все Никите. Переобувшись, Никита убрал ноги в сани, надел опять рукавицы, взял вожжи и повернул лошадь вдоль оврага. Но не проехали они и ста шагов, как лошадь опять уперлась. Перед ней опять был овраг.
Никита опять вылез и опять пошел лазить по снегу. Довольно долго он ходил. Наконец появился с противоположной стороны, с которой он пошел.
- Андреич, жив? - крикнул он.
- Здесь! - откликнулся Василий Андреич. - Ну, что?
- Да не разберешь никак. Темно. Овраги какие-то. Надо опять на ветер ехать.
Опять доехали, опять ходил Никита, лазая по снегу. Опять садился, опять лазил и, наконец, запыхавшись, остановился у саней.
- Ну, что? - спросил Василий Андреич.
- Да что, вымотался я весь! Да и лошадь становится.
- Так что же делать?
- Да вот, постой.
Никита опять ушел и скоро вернулся.
- Держи за мной, - сказал он, заходя перед лошадью.
Василий Андреич уже не приказывал ничего, а покорно делал то, что говорил ему Никита.
- Сюда, за мной! - закричал Никита, отходя быстро вправо и хватая за вожжу Мухортого и направляя его куда-то книзу в сугроб.
Лошадь сначала уперлась, но потом рванулась, надеясь проскочить сугроб, но не осилила и села в него по хомут.
- Вылезай! - закричал Никита на Василия Андреича, продолжавшего сидеть в санях, и, подхватив под одну оглоблю, стал надвигать сани на лошадь. Трудненько, брат, - обратился он к Мухортому, - да что же делать, понатужься! Но, но, немного! - крикнул он.
Лошадь рванулась раз, другой, но все-таки не выбралась и опять села, как будто что-то обдумывала.
- Что же, брат, так неладно, - усовещивал Никита Мухортого. - Ну, еще!
Опять Никита потащил за оглоблю с своей стороны; Василий Андреич делал то же с другой. Лошадь пошевелила головой, потом вдруг рванулась.
- Ну! но! не потонешь небось! - кричал Никита.
Прыжок, другой, третий, и, наконец, лошадь выбралась из сугроба и остановилась, тяжело дыша и отряхиваясь. Никита хотел вести дальше, но Василий Андреич так запыхался в своих двух шубах, что не мог идти и повалился в сани.
- Дай вздохнуть, - сказал он, распуская платок, которым он повязал в деревне воротник шубы.
- Тут ничего, ты лежи, - сказал Никита, - я проведу, - и с Василием Андреичем в санях провел лошадь под уздцы вниз шагов десять и потом немного вверх и остановился.
Место, на котором остановился Никита, было не в лощине, где бы снег, сметаемый с бугров и оставаясь, мог совсем засыпать их, но оно все-таки отчасти было защищено краем оврага от ветра. Были минуты, когда ветер как будто немного стихал, но это продолжалось недолго, и как будто для того, чтобы наверстать этот отдых, буря налетала после этого с удесятеренной силой, еще злее рвала и крутила. Такой порыв ветра ударил в ту минуту, как Василий Андреич, отдышавшись, вылез из саней и подошел к Никите, чтобы поговорить о том, что делать. Оба невольно пригнулись и подождали говорить, пока пройдет ярость порыва. Мухортый тоже недовольно прижимал уши и тряс головой. Как только немного прошел порыв ветра, Никита, сняв рукавицы и заткнув их за кушак, подышав в руки, стал отвязывать с дуги поводок.
- Ты что ж это делаешь? - спросил Василий Андреич.
- Отпрягаю, что ж еще делать? Мочи моей нет, - как бы извиняясь, отвечал Никита.
- А разве не выедем куда?
- Не выедем, только лошадь замучаем. Ведь он, сердечный, не в себе стал, - сказал Никита, указывая на покорно стоящую, на все готовую и тяжело носившую крутыми и мокрыми боками лошадь. - Ночевать надо, - повторил он, точно как будто собирался ночевать на постоялом дворе, и стал развязывать супонь.
Клещи расскочились.
- А не замерзнем мы? - сказал Василий Андреич.
- Что ж? И замерзнешь - не откажешься, - сказал Никита.
VI
Василию Андреичу в своих двух шубах было совсем тепло, особенно после того, как он повозился в сугробе; но мороз пробежал у него по спине, когда он понял, что действительно надо ночевать здесь. Чтобы успокоиться, он сел в сани и стал доставать папиросы и спички.
Никита между тем распрягал лошадь. Он развязал подбрюшник, чресседельник, развожжал, снял гуж, вывернул дугу и, не переставая разговаривать с лошадью, ободрял ее.
- Ну, выходи, выходи, - говорил он, выводя ее из оглобель. - Да вот привяжем тебя тут. Соломки
