– В Венгрии, как и в Соединенных Штатах, тысячи ослов верят, что человек, чтобы стать солдатом, должен пройти обычную подготовку. Они забывают об английском Кромвеле, о Джексоне (Генерал и седьмой президент США. – Прим. перев.) в Америке и о сотнях других подобных. Эти люди считают, что поскольку Гергей был офицером регулярной австрийской армии, ему можно доверять; и поэтому они его приняли и поверили, ни о чем не спрашивая. Я его хорошо знаю. Мы вместе были в военной школе. Холодный расчетливый человек, с головой химика и сердцем алхимика. Сам по себе он ничего не совершил. Великолепные победы, достигнутые венгерской армией – а они действительно великолепны, – вызваны романтическим энтузиазмом этих свирепых мадьяров и уму и смелости таких генералов, как Наги Сандор, Дамьянич и Гион. Нет никакого сомнения, что после успехов в верховьях Дуная армия патриотов могла беспрепятственно двинуться на Вену и здесь продиктовать условия Австрийской империи. Охваченные паникой войска императора не могли защищаться. И вот в этот момент, вместо того чтобы преследовать врага, победоносный полководец поворачивает армию и осаждает крепость Офен! Чтобы захватить незначительный гарнизон численностью меньше шести тысяч человек! Шесть недель потрачены на абсурдные обходные маневры, вопреки советам Кошута, который, не переставая, настаивал на наступлении на Вену. Гергей сделал именно то, чего хотели австрийцы: дал время подойти их союзнику с севера; и теперь он пришел.
– Но Кошут был губернатором – диктатором! Разве он не мог приказать начать наступление, о котором вы говорите?
– Он приказывал, но ему не подчинялись. Гергей уменьшил его влияние, настроив против него военных руководителей, раскольников, которые поддержали его; он противопоставлял старые части новым и гонведам. '«Кошут не военный, он только юрист'» – повторяли они, и этого оказалось достаточно. Несмотря на все их разговоры, Кошут проявил больше способностей военного и полководца, чем вся их клика. Он вывел на поле битвы двухсоттысячную армию, вооружил и снабдил ее. И создал ее на абсолютно пустом месте! У патриотов было всего двести фунтов пороха и ни одной пушки, когда началось восстание. . Начали добывать селитру, выплавлять железо и отливать пушки. И через три месяца возникла армия, которой гордился бы сам Наполеон. Мой дорогой капитан, это лучшее доказательство военного гения, чем выигрыш дюжины сражений. И все это благодаря одному Кошуту. Он один все это организовал – все до мелочей. Лайош Кошут не полководец?! В подлинном смысле слова таких не было со времен Наполеона. Даже в этом последнем деле с Офеном, как все сейчас признают, он был прав; нужно было прислушаться к его совету: на Вену!
– Конечно, это была печальная ошибка.
– Совсем не очевидно, капитан, совсем не очевидно. Хотел бы я, чтобы так было. Есть основания опасаться худшего.
– О чем вы, граф?
– Я говорю о предательстве.
– Ха!
– Эта бесполезная осада очень напоминает предательство. А это постоянное отступление по правому берегу Тисы, не пересекая реку и не соединяясь с Сандором. С каждым днем армия редеет, из нее бегут тысячами. Sacre! Если это так, мы проделали долгий путь зря. И бедная свобода скоро увидит последнюю безнадежную схватку на равнине Пушты. Может, самую последнюю во всей Европе! Ах!
С этим восклицанием граф ударил шпорами и перешел на галоп, словно торопился принять участие в схватке, пусть и безнадежной.
Младший всадник, по-видимому, повинуясь такому же желанию, поскакал за ним.
Они скакали галопом, пока не показались окраины Вилагоса; над рощами олив и акаций, окружающих любую венгерскую деревню, показались крыши.
Снаружи просторно раскинувшегося поселка всадники увидели палатки с флагами над ними, эскадронами передвигалась кавалерия, строилась рядами пехота, тут и там сказали всадники в гусарских мундирах, за ними тянулись свободно свисающие доломаны. Слышался бой барабанов, звуки сигнальных рожков и гул больших пушек.
– Кто идет? – раздался неожиданно возглас на венгерском языке. У входа в пастуший шалаш стоял солдат. В шалаше находился караульный пост.
– Друзья! – ответил австрийский граф на том же языке. Друзья общего дела. Да здравствует Кошут!
Услышав эти магические слова, солдат опустил карабин, а из шалаша выбралось с полдюжины его товарищей.
Пароль,полученный графом в Араде, сделал переговоры короткими, и под крики «Да здравствует Кошут!» путники двинулись дальше.
Глава XXVII
Сломанные сабли
Полчаса спустя граф Роузвельдт и капитан Мейнард – именно они были двумя быстрыми всадниками – достигли Вилагоса и оказались в лагере венгерской армии.
Они остановились в центре, перед палаткой главнокомандующего. Прибыли они как раз вовремя, чтобы стать свидетелями необычной сцены, каких не встретишь в военной истории.
Вокруг собрались офицеры всех званий и всех родов войск. Они стояли группами, возбужденно разговаривали, время от времени переходили от группе к группе.
Все свидетельствовало о подготовке к сражению, но что-то загадочно сдерживало эту подготовку. Повсюду мрачные взгляды и мятежные речи.
На расстоянии слышался постоянный гул артиллерии.
Собравшиеся знали, откуда доносится канонада и что ее вызвало. Знали, что стреляют под Темешваром, где Наги Сандор со своим поредевшим героическим отрядом сдерживает армию Редигера.
Да, их замечательный и любимый товарищ Наги Сандор, этот великолепный кавалерийский офицер, которому уступают даже beau sabreur (Отличные рубаки, фр. – Прим. перев.) французы, сражается в неравной битве!
Именно мысль об этом вызывала мрачные взгляды и мятежные речи.
Подойдя к группе офицеров, граф попросил объяснить ему, что происходит. Все они были в гусарских мундирах и казались более возбужденными, чем остальные.
Один из них шагнул вперед и схватил графа за руку, воскликнув:
– Роузвельдт!
Его узнал старый товарищ по службе.
– У вас неприятности? – спросил граф, едва ответив на приветствие. – В чем дело, мой дорогой друг?
– Слышите эти пушки?
– Конечно.
– Это храбрый Сандор сражается против превосходящего противника. А этот коварный химик не отдает нам приказа идти ему на помощь. Сидит в своей палатке, как дельфийский оракул. И словно оглох, потому что ни на что не отвечает. Поверите ли, Роузвельдт: мы подозреваем его в предательстве?
– Если подозреваете, – ответил граф, – то вы большие глупцы, позволяя предательству созреть. Вам следует выступить без его приказа. Со своей стороны – я говорю и от имени своего товарища, – мы здесь не останемся, когда где-то сражаются. Наше дело общее; и мы проехали несколько тысяч миль, чтобы обнажить в его защиту сабли. Мы опоздали в Баден; а если останемся здесь с вами, можем пережить еще одно разочарование. Идемте, Мейнард! У нас нет дел в Вилагосе. Идемте в Темешвар!
С этими словами граф быстро направился к лошади, которая оставалась нерасседланной. Капитан пошел с ним. Но не успели они сесть верхом, как произошла сцена, которая заставила их остановиться, держа в руках поводья.
Гусарские офицеры, и среди них несколько в высоких званиях – генералы и полковники, – слышали слова Роузвельдта. Друг графа сообщил им его имя.
Им не нужно было сообщать его титул, чтобы придать вес его словам. Слова его послужили горячим
