- Мсье Жак! Какая приятная неожиданность!
Маленькая и коренастая, она была такая толстая, что ее глаза заплыли жиром. В свои 82 года м-ль Матльда имела детскую улыбку, и мадам Меллерей говорила, что ее соседка выглядит до сих пор, как молодая девушка.
Обе старые женщины привязались друг к другу в своем уединении и проводили все вечера вместе у телевизора, который Жак подарил своей матери два года назад.
- Ваша мама вышла, но у меня есть ключ, мой дорогой юноша.
Она вынула из кармана платок в чернобелую клетку и, не дожидаясь ответа, отперла ему дверь.
- Куда она отправилась?
- Она сказала, что пойдет молиться в церковь св. Лаврентия.
Жак поднял высоко плечи. С тех пор, как он не стал жить с ней вместе мадам Меллерей ударилась в ханжество, которое он не одобрял.
- В такой холод! - воскликнул он. - Да в ее годы это просто безрассудно!
- Ах, но ведь ей всего 73 года, - возразила восьмидесятидвухлетняя Матильда, и повела его в кухню где стояла кухонная печь, доверху наполненная углем, излучавшая приятную теплоту.
- Что ж делать, если она находит себе утешение в церкви...
Она решила это без убеждения и вертела в руках пакет с шоколадными конфетами, которые вручил ей Жак.
- Передайте ей это от меня. Это для вас обоих.
Это было особое средство, лакомством отделаться от старухи, которая укскользнула как стрела, чтобы поскорее оценить сладости.
Оставшись один, Жак открыл окно, нагнувшись, он бросил взгляд на улицу проверяя в то же время прочность окна.
Мужчина в черном кожаном пальто поднял голову, прошел несколько метров дальше, очевидно узнал то, что он хотел, затем повернулся и пошел к площади Ксавье.
Жак закрыл окно и встал за занавеской, пока незнакомец не скрылся из вида, за углом улицы. Вероятнее всего, он находится поблизости от машины Жака, владелец которой, по здравому смыслу, должен к ней вернуться.
Сделав это логическое заключение Жак отошел от окна.
Затем он извинился перед м-ль Матильдой, которая с полным ртом сгорала от желания, чтобы он поскорей ушел, и вышел из дома. Он улизнул через противоположный конец улицы и поспешил кратчайшим путем к набережной и подвесному мосту через Изер.
Над ним висела кабина подвесной канатной дороги, медленно двигавшаяся к форту крепости.
Возле станции подвесной дороги всегда было много туристов. Наверно он там найдет такси.
Задыхаясь от быстрой ходьбы и обливаясь потом, несмотря на пронизывающий холод, Жак подозвал такси и плюхнулся на заднее сиденье.
- Авеню Виктора Гюго.
Такси тронулось. Через заднее стекло Жак смотрел на набережную. Никаких признаков желтой машины. Это было убедительно, тем более, что во время своего пешего марша, он был уверен, что за ним не следят.
Позже, после своего визита к Жаннине он тем же путем вернулся к своему Комби на площадь Ксавье.
Если незнакомец наберется терпения и будет его ждать, то вряд ли в его записях может появиться что-либо другое кроме безобидной фразы: Жак Меллерей во второй половине дня находился у своей матери.
2
Когда такси проехало вдоль проспекта Жана Жавре, Жак успокоился. Он был доволен собой, радуясь, что так ловко поступил.
Время от времени через боковые улочки слева или между домами он видел высокий гребень горы Белледон.
Покрытая снегом вершина, отчасти еще освещенная солнцем, поднималась лучистой белизной к небу, цвет которого делался насыщенно-фиолетовым.
Несмотря на то, что Жак жил здесь с самого детства, он всегда испытывал глубокие душевные эмоции перед грандиозной сценой, которая была так прекрасна, что казалась почти искусственной.
Не на этих ли склонах начались его похождения?
Не только приключения его с Жанниной но и другие приключения его собственной жизни. Нет, если бы не его увлечение лыжами, то его не преследовал бы подозрительный субъект. Если бы не его увлечение лыжами, он бы так и остался неудачником.
- Ты будешь учителем, мой мальчик - или служащим на почте.
Эту фразу мадам Меллерей всегда повторяла ему в юности, она даже во сне произносила ее.
Его наклонности проявились, когда он был пятнадцатилетним мальчиком. Он осуществил их впервые с другими товарищами на лыжной трассе, где тренировался тот спортивный клуб, в который он вступил. Там опьянялся он движением и чистым воздухом, и возвращаясь в Гренобль, чувстовал разочарование. Здесь без своих лыж он был подобно птице с подрезанными крыльями.
Пора хороших, но не выдающихся результатов во время местных соревнований дались ему легко и опьянили его.
- Я буду гонщиком.
Он не стал ни гонщиком, ни учителем, не сдал экзамен на аттестат зрелости и не стал почтовым чиновником.
Из него вышел лишь третьеклассный инструктор по лыжному спорту, который шесть месяцев в году работал в лыжной школе в Вильде-де-Лан. Остальные шесть месяцев он жалким образом проводил у своей матери в сан-Лауренс.
Он ненавидел свою посредственность, которая все более и более овладевала им, но не находил в себе силы бороться с ней.
В один прекрасный февральский день к нему пришла удача или то, что он считал удачей. Он познакомился с Эллен Шаролле.
Это было девять лет назад...
- У какого номера вы хотите остановиться, - спросил шофер не оборачиваясь.
- Я ведь вам уже сказал.
Девять лет назад Эллен Шеролле было 36 лет. Она была чрезмерно деловая женщина. У нее была перчаточная фабрика, которую она унаследовала от отца.
Она не была красивая и не пыталась выглядеть красивой, но того, как она желала, она не хотела ни с кем делить.
Свободная и без предрассудков она очертя голову влюбилась в 26-ти летнего лыжника, с которым познакомилась в конце недели.
И Жак отнюдь не возражал. Он женился на перчаточной фабрике, одной из известнейших в Гренобле.
Позже Жак понял, что Эллен обзавелась мужем, так же как нанимала мастера на фабрику. Почти сразу же началось время оскорблений и небольших унижений.
Сделанный выбор между богатством и свободой сначала был невыносим. Но мало помалу, Жак привык к роскоши, ибо он, несмотря на спортивную внешность в сущности был бездельником.
Так он выносил супружескую диктатуру до того дня, как познакомился с Жанниной.
- К какому номеру? - переспросил шофер, свернувший на авеню Виктора Гюго.
- К номеру 57-А ответил Жак.
Жаннина проживала в двухкомнатной квартире на втором этаже, в доме, которому было почти пятьдесят лет. Дом имел довольно ветхий вид.
Он со свойственной ему нерешительностью помедлил несколько минут на площадке, затем нажал кнопку звонка.
Ну, посмотрим, что-нибудь придумаю.
Он снова позвонил. Немного ожидания и дверь открылась. Женнина улыбнулась ему.
- Извини, - сказала она, - я мыла руки.
