Серебристое тело самолета с надписью 'Аэрофлот' наконец подкатило к зданию аэропорта, слегка потряхивая на бетонных плитах свое человеческое наполнение, и академик с досадой потрогал начинавшие становиться колючими щеки. Перелет был долгим и мучительным. Вначале в Москве почти пять часов ждали двух противного вида раскормленных мужиков в добротных серых костюмах, с наглыми, красными лицами. Академик долго гадал над тем, были ли они высокопоставленными правительственными чиновниками или просто мафиози, скупившими на корню службы аэропорта, но так и не смог придти к какому-либо определенному заключению. Потом самолет трясся почти двенадцать часов в воздухе, садился на Аляске, снова взмывал в воздух и, казалось, этому ревущему движению не будет конца.
Взлетное поле за окном было точно таким же, как и в Москве, жухлая трава, подтеки мазута и выбоины, серое цементное здание диспетчерской службы вдалеке. Только зеленые горы на горизонте, снующие по территории аэродрома микроавтобусы и служебные машины, да здоровенный негр, разгружавший чемоданы, позволяли понять, что надсадно ревущий самолет все-таки не смог облететь весь земной шарик и плюхнулся на землю где-то посередине своего витка.
Академик с досадой поморщился. Он не любил опаздывать, даже в тех случаях, когда от него ничего не зависело. Опоздание было особенно досадным еще и потому, что Ефим обещал прислать одного из своих сотрудников в аэропорт для того, чтобы отвезти академика к себе домой.
Все имущество академика состояло из старенького, потертого кожаного чемодана, в котором лежал костюм, несколько рубашек, пара книг и пухлые папки с бумагами и статьями. Он с трудом поднял чемодан с черной, плывущей ленты транспортера и обнаружил, что кожа вспорота. Чемоданчик явно потрошили в Шереметьево. 'Боже мой, не дай бог пропали статьи!' - подумал он и трясущимися руками начал отстегивать ремни. К счастью, бумаги были на месте, исчезли только карманный диктофон, купленный в Англии год назад, и фотоаппарат. 'Мерзавцы чертовы!' - выругался академик, но делать было уже нечего.
За дверями таможни стоял высокий, рыжеватый парень интеллигентного вида со строгим выражением лица. Его острые, цепкие глаза пристально глядели из-за выпуклых линз очков. Парень держал в руках листок бумаги с именем академика.
- Здравствуйте, - басистым мужественным голосом сказал он. - Меня зовут Борис. Добро пожаловать в Америку.
- Спасибо Боречка, извините за опоздание ради Бога.
- Никаких проблем! - академику показалось, что Борис даже немного смутился, и он почувствовал к нему симпатию.
- Боречка, вы представляете, каковы мерзавцы, у меня чемодан в Москве распотрошили!
- Не расстраивайтесь, быдло есть, было и будет быдлом. А чемодан все равно себе новый купите, с таким неприлично ездить. - Борис брезгливо поморщился.
- Да, конечно, Боря, я все понимаю, но все равно обидно, чувствуешь себя как будто изгаженным.
- Россия-матушка, что поделаешь. С народом надо быть жестким, в кулаке держать! - лицо Бориса мгновенно ожесточилось и приобрело суровость. -Смотрите, что происходит: чуть коммунистам стоило вожжи отпустить, и все покатилось. И царь-батюшка слишком милосерден был, развел всякой нечисти, а гадость эту надо было до основания каленым железом изводить. - Он разволновался, даже покраснел и, тяжело дыша, строгим, испытывающим взглядом посмотрел на академика сквозь выпуклые стекла очков.
- Ну, Борис, в чем-то вы, конечно, правы, - академику стало слегка не по себе от той неистовой убежденности, которая сквозила в голосе Бориса, -но нельзя же всех под одну гребенку. Тут дело еще и в психологии народа. Столько лет угнетения, крепостного права, когда мужика могли засечь насмерть…
- Вы мне эту демагогию из учебников для красных комиссаров бросьте! -Борис основательно рассердился и мгновенно покраснел как рак. - Нельзя с этой чернью по другому! Иначе она мировой пожар раздует и своим благодетелям глотку перережет! Уроки истории надо запоминать, вот что я вам скажу.
- Боря, вы в чем-то правы, но нельзя бесконечно действовать насилием, необходима же и доброта и гуманизм!
- Вы бросьте свой слащавый гуманизм! Это мы уже проходили. - Борис как-то по-иезуитски оскалился и пристально посмотрел на академика. - Такие вот псевдогуманисты, вылезшие из еврейских местечек, пораспускали сладкие слюни, а потом устраивали красный террор и концлагеря!
Казалось, эта фраза была обращена непосредственно к академику. Ему стало неприятно, и он замолчал. Борис, к которому он в первую минуту почувствовал симпатию, целеустремленно шел вперед, поджав губы и толкая перед собой тележку со вспоротым чемоданом.
- Вы в Академии работали? - Борис неожиданно прервал молчание и заговорил уже спокойным голосом, в котором время от времени проскальзывали стальные интонации, теперь уже гораздо лучше узнаваемые, чем раньше. -Случайно не знали профессора Горькина?
- Василия Станиславовича? Как же, прекрасно знал. Мы с ним когда-то еще в шестидесятые годы занимались расчетами.
- Это один из моих учителей, - Борис немного расслабился, - читал мне лекции в Университете. Один из немногих людей, которых я уважаю. Он никогда не вешал лапшу на уши.
- Да, надо же как замечательно!
- Вы уже знаете, чем будете заниматься у Ефима?
- В общих чертах, Боря, вы знаете, Ефим меня пригласил, так сказать, не оговаривая конкретных функций, предложил продолжать научные исследования, которые я вел в России. Нет, я безусловно готов и хочу помочь компании…
- В России вообще никакой науки не было! - Борис произнес эту фразу с холодной и яростной убежденностью. - Я насмотрелся в Университете на всех этих ученых, сплошная мафия. Так что для вашей же пользы советую поскорее включиться в работу компании.
- Да нет, Боря, вы меня не поняли. Я очень благодарен Ефиму за его предложение и с удовольствием приму участие в работе. Но насчет науки вы неправы. Дорогой мой, откройте любой Американский физический журнал и вы увидите, столько ссылок на советских ученых…
- Русских, а не советских. Хорошо, я допускаю, что могу быть неправ. - Борис строго посмотрел на академика. - Вы сможете помочь нашей группе рассчитать напряжения, возникающие в деталях?
- Да о чем разговор, Боря, с удовольствием. Сразу же этим займусь. А в чем проблема?
- Мы уже год не можем решить, делать ли в наших стендах отверстия. -Услышав в голосе академика готовность к сотрудничеству, Борис явно убавил жесткости в голосе и с увлечением начал описывать проблему. - Ефим сам колеблется, четыре дырки просверлить или шесть, так что необходим теоретический расчет.
- Это школьная задачка, я завтра же все рассчитаю. - Неприятное чувство, вызванное нетерпимостью Бориса и упоминанием о комиссарах из еврейских местечек не покидало академика.
Всю дорогу Борис деловым тоном объяснял технические проблемы компании Пусика, и у академика слегка пошла кругом голова. Он даже не заметил, как и когда они подъехали к просторному дому со стеклянной террасой.
- Привет, привет, - навстречу ему вышел мужчина примерно его возраста со слегка отвисшей нижней губой и ироничным взглядом. Одет он был в вытертые джинсы и просторную футболку. - Жора про тебя рассказывал. Спасибо, Боря помог мне, тебя подвез, я сегодня со своими идиотами разбирался. Ну что, отказывался, упирался, а эти сволочи все-таки тебя довели, верно?
- Да, Ефим, честно говоря, не хочется про это вспоминать. У меня только одна мечта: если удастся создать здесь маленькую группку, перетащить хотя-бы одного или двух моих ребят, наладить работу, то моя жизнь не пропала!
- Сделаем все, всех перетащим! - Ефим почему-то слегка поморщился. -Это пустяки, не в этом главное. Ты понимаешь, я уже скоро двадцать лет как в этой стране. Ты видишь, я всего добился. Кем я был в Союзе? Пархатым жидом, вот кем. Любая мразь могла меня по стенке размазать и топтать меня ногами. Если бы ты знал, сколько мне пришлось пережить, сколько унижений, как меня не посадили, до сих пор ума не приложу. И вот я уехал, нищий, оборванец. Как сейчас помню, приехал в Вену, и у меня пять долларов в кармане. И в Америку приехал у меня немногим больше было. Ты понимаешь, я всего добился своей головой и руками. У меня есть все, и этого хватит на сто таких жизней. Теперь самая последняя мразь в Москве, которая меня разорвать на куски была готова, на коленях ко мне приползет и будет ноги лизать, потому что
