В Абхазии скрывают женщин, равно как и у прочих горцев, но она пользовалась, как христианка и жена русского офицера, свободою, которой не имели другие абхазки, показывалась без покрывала и принимала у себя гостей, впрочем, всегда только в присутствии какой-нибудь старой родственницы.
Не уладив дела с Микамбаем, я поехал в бзыбский отряд с намерением упросить владетеля доставить мне другой способ съездить через горы к Ловам. Кроме того, я любопытствовал увидать вблизи работы, производившиеся на Бзыбе, и переправу через эту реку, о которых доходили до меня разные непонятные слухи. Ожидали полноводья, и именно в это время надо было изучить свойства реки для того, чтоб убедиться в невозможности устроить на ней какого бы рода ни было постоянную переправу, кроме натурального брода, когда состояние воды его допускало. Я знал характер Бзыба довольно хорошо, по расспросам, но теперь хотел лично удостовериться, верны ли были сведения, собранные мною через Шакрилова и которые я передавал уже начальнику войск. С одним из его братьев я приехал в отряд в то самое время, когда вода стала подниматься. Не видав собственными глазами, трудно себе представить силу и быстроту, с какою беспрестанно возрастающая масса воды отрывала куски берега, ворочала камни и проносила в море огромные деревья, подмытые в корнях. Для переправы на другой берег ходил баркас на блоке по якорному канату, перетянутому через реку под острым углом. Вниз он летел с быстротою стрелы, пущенной из лука; вверх его тянули более ста солдат, выбиваясь из сил и работая иногда целый час, хотя река была в этом месте не шире сорока саженей. Когда баркас тянули вверх по течению, вода ударяла в его носовую часть с такою силой, что каждое мгновение можно было ожидать, что он разобьется в щепки или будет залит водою. Устройство этой переправы стоило неимоверных трудов, канаты рвались, баркасы ломало, и надо отдать полную справедливость искусству и терпению, с которыми наши моряки успели, наконец, взять верх над бешеною рекой. Я не понимал только цели, для которой все это делалось, и удивлялся, что до сих пор не случилось какого-нибудь большого несчастья. Его дождались, впрочем, очень скоро. Ночью река выступила из берегов и залила часть лагеря, в котором я ночевал; пришлось спасаться в рубашках и переносить палатки на другое место.
Укрепление мне показалось также не на месте; его разбили слишком близко к реке, имевшей обыкновение менять беспрестанно свое течение и обмывать берега на весьма большое пространство. В военном отношении я не мог не сознавать его положительной бесполезности. Оно строилось в виде бастионированного треугольника для двух орудий и для гарнизона в сорок человек, в ста саженях от морского берега, кончавшегося десятифутовым обрывом. За этим обрывом черкесские галеры оставались скрытыми от выстрелов из укрепления и могли, если бы им вздумалось, приставать к берегу у него под носом; а выходить на встречу к неприятелю, не зная числа его, едва ли можно было советовать такому малочисленному гарнизону. К счастью, Бзыб принял на себя труд решить вопрос о выгодах и невыгодах этого укрепления, размыв его следующею весной до основания, так что люди промучились в нем только одну зиму. Жаль было только трудов и времени, потерянных на его постройку.
На другой день я переехал на правую сторону реки в лагерь абхазского ополчения, утопавшего в грязи, между пнями и валежником вновь расчищенного леса. Владетель принял меня в низеньком балагане, на мокрой соломе, в весьма дурном расположении духа, и сообщил мне с первых слов, что абхазцы громко ропщут на скучную стоянку в лесу, без всякого дела, и что ему самому надоело караулить неприятеля, который не показывался еще, да и вперед не покажется, имея твердое намерение не мешать русским на Бзыбе, а встретить их только когда они двинутся за Гагры. Сам он намеревался просить начальника отряда уволить его из лагеря с частью милиции, которую, по его мнению, должно было разделить на несколько смен, для того чтобы не отнять у людей совершенно всякую охоту нам служить. Михаил рассуждал в этом случае весьма справедливо и нисколько не думал отказывать нам в своей помощи. Но он знал свой народ и предвидел, что милиционеры станут разбегаться, если не будут иметь перед собою достаточно короткий и точно определенный срок службы; а для того чтобы не допустить между ними самовольных отлучек и явного сопротивления, в случае строгости, существовало одно средство – распустить их добровольно. По нетерпеливости характера, абхазцы были решительно неспособны к долгой и скучной сторожевой службе, им надо было, собравшись, пострелять, подраться, пограбить и потом сейчас разойтись. С моей стороны я рассказал владетелю мою неудачу с Микамбаем и просил его помочь мне проехать на линию. Князь Михаил обещал мне взяться за это дело, вернувшись в Лехне, считая даже возможным уговорить самого Микамбая быть моим проводником, несмотря на его весьма основательные опасения встретиться с кабардинцами или абазинами после несчастного истребления Хаджиев. Старик Микамбай, сказал мне владетель, не труслив, чрезвычайно изворотлив, хорошо знает дороги в горах и очень часто в своей молодости и даже еще недавно ходил за горы красть лошадей и черкесских мальчиков. Эти подвиги доставили ему известность и уважение в Псоу и в Цебельде, где он, кроме того, имеет родственников. На случай же встречи с черкесами Михаил обещал дать мне одного из братьев Шакриловых с письмом на имя Хаджи Джансеида, давшего ему из благодарности святое слово беречь как самого себя каждого, кого он поручит его покровительству.
В тот же день владетель отпросился из отряда с половиною милиционеров. Людей, клажу и седла переправили обратно на баркасе. Лошадей пустили вплавь, не через Бзыб, так как это было невозможно, а морем, по которому они обогнули огромною дугой быстрину реки и выплыли на другой стороне. Абхазские лошади держатся на воде немногим хуже своих хозяев. В Бамборах наши корабли становились на якоре не ближе трех итальянских миль от берега, и я имел тут возможность видеть, как плавают абхазцы. Двое или трое из них бросались раздевшись в море, доплывали до корабля, выпивали на палубе по стакану водки и, отдохнув полчаса, тем же путем возвращались на берег.
Не позже как на третий день после моего отъезда из отряда в Бамборы прискакал абхазец уведомить меня о несчастье, случившемся на Бзыбе. Видев состояние реки и переправу через нее, я мог ожидать несчастья, но отнюдь не полагал, что оно коснется меня так близко. Баркас, ходивший от одного берега к другому, опрокинуло напором воды с бывшими на нем двадцатью человеками, из которых двенадцать потонуло. В числе утопших находился Эмин Шакрилов, тело которого унесло в море, так что его не смогли даже отыскать. Это известие меня чрезвычайно огорчило, потому что я привык видеть в Шакрилове моего неразлучного товарища и любил его за добрый нрав и за качества ума, которыми он отличался перед всеми знакомыми мне молодыми абхазцами. Первым долгом было для меня поспешить к его несчастной вдове. Здесь меня ожидала сцена, которой я не мог предвидеть, не имевши прежде случая присутствовать на абхазском погребении.
В нескольких шагах от дома, около которого толпилось немалое число мужчин и женщин, я сошел с лошади и попросил уведомить вдову о моем приезде. Через несколько времени послышался из дома громкий плач, дверь отворилась, и Шакрилова вышла ко мне, рыдая и заливаясь слезами; несколько молодых девушек, родственниц покойного мужа, окружали и поддерживали ее. Она была одета в длинную шерстяную рубашку черного цвета, босая, с открытою грудью и с распущенными волосами. Лицо, грудь и руки были исцарапаны и избиты до крови не только у нее, но и у всех родственниц Шакрилова. Непритворная скорбь, написанная на ее лице, возбуждала искреннее сожаление; но, признаюсь, язвы, которыми оно было изуродовано, не усиливали этого чувства, а возбуждали только отвращение. В этом случае она исполняла обычай, которого никакая абхазка не смела нарушить под опасением потерять всякое уважение в народе. Выслушав от меня выражение участия, какое принимал я в постигшем ее горе, она ввела меня за руку в шалаш, построенный возле дома и убранный внутри коврами и разными материями, посреди которого стояла на высоких подмостках парадная постель. Вместо не отысканного тела лежало на постели платье Шакрилова, оружие и седло висели над изголовьем. При виде этих вещей, принадлежавших покойнику и как бы заменявших его теперь, плач и рыдания, перемешанные с ударами в грудь и лицо, возобновились с удвоенною силой и продолжались, пока вдова не упала в изнеможении на кресла, поставленные для нее возле подмостков. После нескольких минут отдыха ее отвели в дом. Эта сцена должна была повторяться при появлении каждого нового посетителя, причем все присутствующие женщины присоединяли свои голоса к плачу вдовы с оглушительным рвением. Приличие не позволяло мне скоро уехать; я должен был увидать еще несколько выходов вдовы и исполнил свою обязанность весьма добросовестно, не желая показать пренебрежения к народному обычаю, особенно когда дело касалось до человека, который, как все знали, в продолжение многих месяцев не отставал от меня ни на шаг.
Между тем владетель призвал к себе Микамбая и, после продолжительных отказов с его стороны, уговорил его проводить меня через горы. Он просил только дождаться для нашего путешествия теплых июньских дней, когда горы очистятся, сколько можно более, от снега, а до того времени считал необходимым не только о нем никому не говорить, но даже прекратить между нами всякого рода гласные
