- Мальрик, сын Хемонда, - четко ответил Мальрик.
- Сын Хемонда? - Улыбка исчезла с лица Бальзамона. - Да, печальная история, очень печальная. А вы, вероятно, Хелвис? - обратился он к матери Мальрика.
Вдова кивнула, а Марк был поражен - уже в который раз осведомленностью и памятью Патриарха. Бальзамон повернулся к ее брату.
- Мне кажется, я не знаю вас.
- Вам нет причины знать меня, - согласился офицер. - Я Сотэрик, сын Дости. Хелвис - моя сестра.
- Очень хорошо, - кивнул Бальзамон. - Идите за мной. Геннадиос, скажи моему следующему посетителю, что я немного задержусь, хорошо?
- Но... - Поняв, что спорить бесполезно, Геннадиос удрученно кивнул.
- Моя цепная собака и мой надсмотрщик, - вздохнул Бальзамон по пути в покои. - Стробилос посадил мне его на шею много лет назад, чтобы он присматривал за мной. Я думаю, что Маврикиос мог бы избавить меня от него, стоит только попросить, но пока Геннадиос не слишком меня беспокоит.
- И кроме того, вас, наверно, забавляет этот дурак с плохим чувством юмора, которого можно дразнить, - предположил Сотэрик.
Марк тоже подумал об этом, но сказать вслух не решился. Хелвис коснулась руки брата, но Бальзамона шутка не обидела.
- Что поделаешь, он прав, - вздохнул Патриарх и, посмотрев на Сотэрика, пробормотал: - Такой красивый парень и такие острые зубы.
Сотэрик покраснел, а Марк еще раз понял, что в словесной перепалке Патриарх может прекрасно постоять за себя.
Приемная Бальзамона была забита книгами еще больше, чем комната Апсимара в Имбросе, но лежали они в куда меньшем порядке. Тома здесь валялись даже на стульях - старых и обшарпанных, словно подобранных на помойке. Груды книг лежали на полках, столах и даже диванах, не оставляя ни дюйма чтобы сесть. На одном углу стола, который чудом остался свободен от книг и пергаментов, кучкой лежали фигурки из слоновой кости, одни размером с ноготь, другие - величиной с мужскую руку. Это были забавные, шутливые, изящные, гневные лица во всех проявлениях человеческого характера. Все они были выполнены с большим изяществом и в весьма прихотливой, даже вычурной манере, совершенно чуждой видессианскому искусству, насколько до сих пор мог судить Скаурус.
- А, вы заметили мою коллекцию! - воскликнул Бальзамон, перехватив взгляд Скауруса, который не мог оторвать глаз от фигурок. - Это, кстати, еще одна причина моей нелюбви к Казду. Фигурки эти - работа мастеров королевства Макуран, которое давно исчезло с лица земли, выжженное Каздом. Под властью Казда искусство не процветает. Осталась только ненависть. Но ты собирался говорить со мной не о слоновой кости, - добавил Патриарх, очистив от книг часть дивана. - А если бы ты пришел сюда из-за моей коллекции, то, боюсь, азарт собирателя превратит меня в игрока, и из благодарности к людям, сумевшим оценить мои сокровища, я и впрямь приму вашу ересь.
Как обычно, слово, которое было бы оскорбительно услышать от другого человека, в устах Патриарха звучало свободно и не причиняло обиды. Бальзамон развел руками:
- Итак, чем я могу быть полезен вам, друзья мои?
Хелвис, Сотэрик и Марк переглянулись, не зная, с чего начать. После некоторого молчания Сотэрик заговорил - как всегда просто и грубовато.
- У нас есть сведения, что жители Видессоса помышляют наказать нас за нашу веру. - Он указал на голубую рясу Патриарха, что измятая висела на спинке стула.
- Это было бы очень печально, особенно для вас, - согласился Бальзамон. - Но что я могу сделать? И если уж на то пошло, то почему вы обратились ко мне? С какой стати я должен вам помогать? Я, в конце концов, не разделяю вашей веры.
Сотэрик шумно вздохнул и приготовился разразиться проклятиями в адрес первосвященника, оказавшегося таким же упрямым глупцом и фанатиком, как и прочие жрецы, но Хелвис заметила, как на лице Бальзамона мелькнула улыбка - брат ее этого не видел. Она тоже указала на грязную, заношенную рясу.
- Вы, я вижу, так благочестивы, так уважаете свой сан... - сладко пропела она.
Бальзамон откинул голову назад и захохотал так, что слезы выступили у него на глазах.
- Да, легко смеяться над другими, а каково самому быть осмеянным!.. заметил он, все еще с веселыми искорками в глазах. - Что ж... Я могу вылить ушат холодной воды на слишком горячие головы, я пущусь в такие логические разъяснения по части религии, что они поперхнутся. Кстати, вы вполне заслужили такую помощь. У нас есть враги гораздо более серьезные, чем нынешние союзники. - Патриарх обратил свой острый взор на Марка. - Ну, а что думаешь ты, мой молчаливый друг?
- С вашего позволения, я пока помолчу. - В отличие от обоих намдалени, у Скауруса не было никакого желания вступать в словесную дуэль, исход которой он знал заранее. Хелвис подумала, что он молчит из скромности, и пришла ему на помощь.
- Марк пришел к нам с вестью о том, что эта беда близка, - сказала она.
- А у тебя хорошие источники информации, мой молчаливый друг, сказал Бальзамон римлянину. - Но это все было мне уже известно. Слишком часто островитяне-намдалени чуют запах бунта. Ты знаешь, я уже дня два как готовлю проповедь на эту тему.
- Что?! - Марк не удержался от удивленного возгласа. А ведь он собирался держаться спокойно. Сотэрик и Хелвис раскрыли рты. Мальрик, который уже почти заснул на руках у матери, проснулся от громких голосов и начал плакать. Хелвис машинально успокаивала ребенка, но все ее внимание было обращено на Бальзамона.
- Имейте же хоть какое-то уважение к моему рассудку. - Патриарх улыбнулся. - Грош цена тому жрецу, друзья мои, который не знает, о чем думает его народ. Многие считают меня весьма дурным жрецом, но ведь это только их мнение. - Он встал и повел своих ошеломленных гостей к другой двери, не той, через которую они вошли. - Геннадиос был прав, что, к сожалению, случается слишком часто. Ко мне пришел еще один гость, который ахнет, если увидит, с кем я беседую.
Дверные петли заскрипели. Марк мельком взглянул в глазок и увидел Геннадиоса, кланяющегося Туризину Гаврасу. Бальзамон был прав Севастократору было бы очень неприятно увидеть трибуна с двумя намдалени.
- Прав? - воскликнул Сотэрик, когда Марк сказал ему об этом. Он все еще качал головой в изумлении. - А разве он бывает когда-нибудь неправ?
Работая локтями, трибун пробивался сквозь плотную толпу, окружившую Великий Храм Фоса. В руке он держал кусочек пергамента, благодаря которому имел право войти в специальную ложу в Храме, чтобы послушать речь Бальзамона.
Один из жрецов доставил этот пропуск в римскую казарму два дня назад. Конверт был запечатан голубым воском и личной печатью Патриарха.
Марк в своей чужеземной одежде и вооружении привлекал неприязненные взоры видессиан. Большинство из них были городскими бандитами - вроде тех, которых Скаурус видел в тот день, когда встретил Апокавкоса. Они не слишком-то жаловали чужеземцев и в лучшие времена, однако вид пропуска с голубой печатью был для них достаточным знаком того, что Марк пользовался большим уважением их любимого жреца и что он не собирается устраивать бунт.
Видессианские солдаты у подножия храма удерживали толпу, которая рвалась туда и могла занять места, предназначенные для знати и для тех, кто был специально приглашен на проповедь. Они пришли в полное недоумение, увидев капитана наемников с пропуском в руке, но молча уступили ему дорогу. На вершине лестницы жрец забрал у него пропуск и сверил имя с листом приглашенных.
- Пусть слова нашего Патриарха просветят тебя, - сказал он.
- Они просвещают меня каждый раз, когда я их слышу, - ответил Марк.
Жрец бросил на него острый взгляд, подозревая, что в реплике этого язычника кроется двойной смысл, но трибун имел в виду именно то, что говорил. Увидев это, жрец вежливо кивнул и пропустил его в храм.
Снаружи, подумал Марк, храм был довольно уродливым, и зрителей впечатляли разве что его размеры. Он привык к чистой, воздушной архитектуре, которую римляне заимствовали у Греции, и нашел, что храм был весьма крепким, но неуклюжим строением, тесным и напыщенным. Но внутри его встретили такие
