коммунизма в Индии во имя «рабоче-крестьянской партии», к опасной фикции Крестинтерна, к маскарадной Антиимпериалистской Лиге и пр. и пр.
Нынешняя официальная мысль совершенно не дает себе труда остановиться на указанных нами выше противоречиях у Ленина, отчасти внешних и мнимых, отчасти действительных, но неизменно вытекавших из самой проблемы. С тех пор, как у нас завелась особая порода «красных» профессоров, которые от старых реакционных профессоров отличаются нередко не более солидным позвоночником, а только углубленным невежеством, Ленина у нас подстригают по-профессорски, очищают его от противоречий, т. е. от динамики мысли, нанизывая на отдельные ниточки стандартные цитаты и потом пуская в оборот те или другие «серии», в зависимости от потребностей «текущего момента».
Не надо ни на минуту забывать, что вопросы революции встали в политически «девственной» стране после большой исторической паузы, после длительной эпохи реакции в Европе и во всем мире, и уже по этому одному несли с собою много неизвестного. В формуле демократической диктатуры рабочих и крестьян Ленин давал выражение своеобразию социальных условий России. Он давал этой формуле разные истолкования, но не отказывался от нее, не измерив своеобразия условий русской революции до дна. В чем же это своеобразие состояло?
Гигантская роль аграрного и вообще крестьянского вопроса, как почвы или подпочвы всех других проблем, и большое количество крестьянской и крестьянофильской интеллигенции с народнической идеологией, с «анти-капиталистическими» традициями и с революционным закалом, – в сочетании своем это означало, что если вообще где-либо возможна была антибуржуазная, революционно-крестьянская партия, то именно и прежде всего в России.
И действительно, в попытках создания крестьянской партии или рабоче-крестьянской, – в отличие от либеральной и пролетарской – испробованы были в России все возможные политические варьянты, и подпольные, и парламентские, и комбинированные: «Земля и Воля», «Народная Воля», «Черный Передел», легальное народничество, «социалисты-революционеры», «народные социалисты», «трудовики», «левые социалисты-революционеры» и пр. и пр. Мы имели у себя на протяжении полустолетия как бы гигантскую лабораторию по созданию «анти-капиталистической» крестьянской партии с самостоятельной позицией по отношению к партии пролетариата. Наиболее широкий размах получил, как известно, опыт партии эсеров, которая в 1917 году действительно стала на некоторое время партией подавляющего большинства крестьянства. И что же? – Она использовала это свое положение только для того, чтобы выдать крестьянство головою либеральной буржуазии. Эсеры оказались в коалиции с империалистами Антанты и в вооруженной борьбе с русским пролетариатом.
Этот поистине классический опыт свидетельствует, что мелкобуржуазные партии с крестьянской основой могут еще иметь видимость самостоятельной политики в исторические будни, когда на очереди стоят второстепенные вопросы; когда же революционный кризис общества ставит в порядок дня основные вопросы собственности, мелкобуржуазная «крестьянская» партия автоматически становится орудием буржуазии против пролетариата.
Если рассматривать давние мои разногласия с Лениным не в разрезе вырванных налету цитат такого-то года, месяца и дня, а в правильной исторической перспективе, то станет совершенно ясно, что спор шел, по крайней мере, с моей стороны, не о том, нужен ли для разрешения демократических задач союз пролетариата с крестьянством, а о том, какую партийно-политическую и государственную форму может принять революционная кооперация пролетариата и крестьянства, и какие из этого вытекут последствия для дальнейшего развития революции. Я говорю, разумеется, о своей позиции в споре, а не о тогдашней позиции Бухарина-Радека, в которой они пусть и отчитываются особо.
Как близко, вплотную формула «перманентной революции» подходила к ленинской формуле, показывает следующее наглядное сопоставление. Летом 1905 года, следовательно еще до октябрьской всеобщей стачки и декабрьского восстания в Москве, я писал в предисловии к речи Лассаля:
«Само собою разумеется, что пролетариат выполняет свою миссию опираясь, как в свое время буржуазия, на крестьянство и на мещанство. Он руководит деревней, вовлекает ее в движение, заинтересовывает ее в успехе своих планов. Но вождем остается неизбежно он сам. Это – не „диктатура крестьянства и пролетариата“, это – диктатура пролетариата, опирающегося на крестьянство»[7]. (Л. Троцкий, «1905», стр. 281).
Сравните теперь с этими словами, написанными в 1905 г. и цитированными мною в польской статье 1909 г., следующие слова Ленина, написанные в том же 1909 г., сейчас же после того, как партийная конференция, под давлением Розы Люксембург, приняла формулу «диктатуры пролетариата, опирающегося на крестьянство», вместо старой большевистской формулы. Меньшевикам, которые писали о радикальной перемене позиции Ленина, он отвечает:
«...Формула, которую здесь сами большевики избрали для себя, гласит: пролетариат, ведущий за собою крестьянство»...[8]
...Неужели не очевидно, что мысль всех этих формулировок одна и та же? Что эта мысль выражает именно диктатуру пролетариата и крестьянства? что «формула» – пролетариат, опирающийся на крестьянство, остается всецело в пределах той же самой диктатуры пролетариата и крестьянства? (т. XI, ч. I, стр. 219 и 224, подчеркнуто мною).
Ленин дает здесь, следовательно, такое истолкование «алгебраической» формуле, которое исключает идею самостоятельной крестьянской партии и тем более ее преобладающую роль в революционном правительстве: пролетариат ведет крестьянство, пролетариат опирается на крестьянство, следовательно революционная власть сосредоточивается в руках партии пролетариата. Но именно в этом и состоял центральный пункт теории перманентной революции.
Самое большое, что можно сегодня, т. е. после исторической проверки, сказать на счет старых разногласий вокруг диктатуры, будет следующее: в то время, как Ленин, исходя неизменно из руководящей роли пролетариата, всемерно подчеркивает и развивает необходимость революционно-демократического сотрудничества рабочих и крестьян, уча этому нас всех, я, исходя неизменно из этого сотрудничества, всемерно подчеркиваю необходимость пролетарского руководства не только в блоке, но и в правительстве, которое призвано будет возглавить этот блок. Никакого другого различия тут вычитать нельзя.
В связи со сказанным выше возьмем две цитаты: одну из «Итогов и перспектив», которою пользовались и Сталин и Зиновьев, чтобы доказать противоположность моих взглядов взглядам Ленина, другую – из полемической статьи Ленина против меня, которою Радек пользуется для той же цели.
Вот первая цитата:
«Участие пролетариата в правительстве и объективно наиболее вероятно и принципиально допустимо лишь, как доминирующее и руководящее участие. Можно, конечно, назвать это правительство диктатурой пролетариата и крестьянства, диктатурой пролетариата, крестьянства и интеллигенции, или, наконец, коалиционным правительством рабочего класса и мелкой буржуазии. Но все же остается вопрос: кому принадлежит гегемония в самом правительстве и через него в стране? И когда мы говорим о рабочем правительстве, то этим самым отвечаем, что гегемония будет принадлежать рабочему классу». («Наша революция», 1906 г., стр. 250).
Зиновьев поднимал (в 1925 г.!) большой шум по поводу того, что я ставил (в 1905 г.!) как бы на одну доску крестьянство и интеллигенцию. Ничего другого, кроме этого, он в приведенных строках не вычитал. Упоминание интеллигенции вызывалось условиями того периода, когда интеллигенция играла политически совсем не ту роль, что ныне: от имени крестьянства говорили тогда сплошь интеллигентские организации; социалисты-революционеры официально строили свою партию на «триаде» пролетариат, крестьянство, интеллигенция; меньшевики, как я писал в то время, ловили за ноги каждого радикального интеллигента, чтобы доказать расцвет буржуазной демократии. О бессилии интеллигенции, как «самостоятельной» социальной группы, и решающем значении революционного крестьянства я высказывался уже в то время сотни раз. Но дело здесь ведь не в отдельной полемической фразе, отстаивать которую я совсем не собираюсь. Суть цитаты в том, что я принимаю целиком ленинское содержание демократической диктатуры и требую лишь более точного определения ее политической механики, т. е. исключения такой коалиции, где пролетариат будет только заложником в составе мелкобуржуазного большинства.
Возьмем теперь ленинскую статью 1916 г., которая, как отмечает сам Радек, направлена была «формально против Троцкого, а на деле против Бухарина, Пятакова, пишущего эти строки (т. е. Радека) и ряда других товарищей». Это очень ценное заявление, вполне подтверждающее мое тогдашнее
