– Не мог подождать, – сознался Рогожкин. – А 'Утопия'... Да черт с ней. К такой матери.
Светка повернулась к Каширину.
– А вы кто?
– Да я так... Мимо проходил. Высадите меня, пожалуйста, не доезжая моста.
Водитель остановил машину. Каширин протянул Рогожкину руку.
– Ну, прощай.
Рогожкин потряс ладонь Каширина.
– До свидания. Найди меня, когда вернешься.
– Обязательно.
Скрипнули тормоза. Машина остановилась. Каширин выбрался из салона и, закрываясь от дождя газетой, побежал к подземному переходу.
До раннего утра Каширин просидел в небольшом заведении, открытом всю ночь. Он много выпил, но чувствовал себя совершенно трезвым, полным сил. Когда рассвело, взял такси и поехал в 'Шереметьево'. Он получил в кассе заказанный билет, прошел таможню, предъявив на контроле тощую дорожную сумочку с бельем и парой журналов, купленную в городе.
Затем он заглянул в магазин беспошлинной торговли, взял блок сигарет. Через полтора часа на борту летящего 'Боинга' в ожидании завтрака он глазел в иллюминатор и листал журнал. Шедший между рядами стюард предлагал напитки.
– Пожалуйста, мне шампанского, – попросил Каширин.
Стюарт снял пробку с бутылки, налил шампанское в высокий бокал. Каширин сделал глоток и зажмурил глаза от удовольствия. Сосед Каширина, седовласый почтенный американец сказал по-английски:
– Знаете, на борту этих самолетов подают очень плохое шампанское. Не советую его пить.
Каширин в два глотка прикончил содержимое бокала, смерил взглядом своего спутника и переспросил по-английски.
– Простите, что вы сказали?
– Я сказал, что здесь подают плохое шампанское.
– Плохое шампанское?
Каширин неожиданно засмеялся. Ему вспомнилась ржавая казахстанская вода, в которой плавали личинки мух и прочий мусор, сушеное баранье мясо с несвежим душком, кислый кумыс, вызывающий тошноту. Он вспомнил перележавшую все сроки свиную тушенку, после ложки которой полдня мучаешься приступами изжоги и отрыжки. Вспомнил людоеда Джабилова, скормившего дорогим гостям манты из человеческого мяса.
Каширин смеялся. Он смеялся так, что на глазах наворачивались слезы. Руки и ноги ходили ходуном, как в лихорадке. Каширин не мог остановиться.
– Ха-ха-ха... Плохое шампанское? Ха-ха-ха-ха... Плохое...
Американец, не понимавший причину смеха, хмурился и пучил глаза. Каширин икал, живот сводила судорогой, но он старался сдержать себя, но продолжал смеяться. Напуганный американец крикнул стюарда. Тот подбежал, склонился над пассажиром.
– Сэр, вам плохо?
– Ха-ха-ха, – надрывался Каширин. – Плохое... Ха-ха-ха...
– Сэр, чем могу вам помочь?
Каширин задержал дыхание, вытер висящие на ресницах слезы. Справившись с приступом безудержного смеха, он перевел дух, вздохнул глубоко и обратился к стюарду.
– Вы можете мне помочь. Очень даже можете. Налейте мне большой стакан вашего шампанского. Оно превосходно.
Рогожкин явился домой утром следующего дня. После бурной ночи в мотеле 'Варяг' он чувствовал себя счастливым и немного усталым. Он отвез до дому Светку. Остался сидеть в машине, а она, одетая только в нижнее белье и длинный мужской плащ, незаметно проскочила в подъезд, помахала Рогожкину из окна парадного. Мол, езжай, не позорь мое честное имя перед жильцами.
В квартире было холодно. Рогожкин снял ботинки, неслышно прошел на кухню. Горели две конфорки плиты, духовой шкаф тоже включен, дверца распахнута настежь. У горячей плиты на стуле спиной к Рогожкину сидел отчим, одетый в махровый полосатый халат, на ногах носки из верблюжьей шерсти. Сергей Степанович положил ноги на табурет и протянул их к горячему духовому шкафу, как к камину. На коленях отчим держал гитару, перебирая струны, тихо пел:
– Виноградную косточку в теплую землю зарою, и лозу поцелую и спелые гроздья сорву... А иначе, зачем на земле этой вечной живу.
Стоявший на пороге Рогожкин дождался окончания душещипательной песни про лозу и деликатно кашлянул в кулак. Отчим вздрогнул, как от выстрела, гитара едва не выпала из рук. Он обернулся, вскочил со стула, уронил табуретку, прислонил гитару к стулу. Шагнув к Рогожкину, обнял его за плечи.
– Хоть бы телеграмму дал, что приезжаешь.
Рогожин только плечами пожал.
– Ты уж извини, но поблизости почты не было. Такая глухомань. А где мать? Как она?
– Нормально. У нее сегодня дневная смена.
