– Вы сделаете доброе дело, – продолжил уговоры Мальгин. – Возможно, кому-то спасете жизнь.
– Я не обязана никому спасать жизнь. А если мне сегодня захочется сделать благое дело, то пойду в ванну и побрею ноги.
– Последнее время от женщин я выслушиваю одни грубости. Это из-за того, что я старею. В молодые годы все было иначе. Девушки говорили мне приятные вещи. И это льстило моему самолюбию. Барбер моложе меня. Наверное, с ним вы разговаривали повежливее.
– Возможно.
Домработница включила пылесос. Антонов больше не слышал реплик дочери и гостя. Чертыхнувшись, он проследовал в комнату и стал ждать, когда наступит тишина, но пылесос все гудел и гудел. Домработница закончила уборку только через час. Антонов выглянул в коридор. Ему на встречу шел Мальгин, на ходу засовывая в папку несколько рисунков.
– Уже закончили? – спросил Антонов.
– Да. Все в порядке.
Хозяин проводил гостя, закрыл дверь на все замки, словно боялся, что Мальгин вернется, потребует, чтобы ему открыли, и отправился на кухню, где дочь затеяла поздний завтрак. Сидя за столом, она поджаривал куски хлеба в тостере и мазала их вареньем.
– Ну, и как поговорили? – елейным голосом спросил Олег Алексеевич.
– Нормально.
– Он задавал какие-то скользкие вопросы?
– Это смотря какой смысл вложить в понятие «скользкий вопрос».
Неожиданно дочь подняла на отца глаза, какие-то темные, недоверчивые. Антонову не понравился этот взгляд. Он подумал, что Мальгин, нарушив обещание, проболтался. Но тут же отогнал эту мысль. В человеческую порядочность Антонов верил слабо, больше надеялся на здравый расчет и логику. А Мальгину нет никакого смысла рассказывать Оле о дебильном братце. Скажи Мальгин лишнее, и он бы разбил сердце девочки, делового разговора об этом аферисте Барбере не состоялось бы, и никакие картинки дочь не стала рисовать. И все-таки этот странный взгляд...
– Как тебе этот субъект? – спросил Антонов.
– Ничего себе мужчина.
– А, по-моему, неприятный, даже отталкивающий тип.
– Ну, я бы так не сказала. В нем что-то есть. Этакий мрачный детектив, работающий на страховую фирму. Мужественный тип мужчины, романтический и молчаливый. Впрочем, иногда он открывает рот, и произносит какую-то глубокомысленную, с его точки зрения, сентенцию. Он говорит: «Очень трудно найти в темной комнате черные трусы. Особенно если ты их там не оставлял». И горестно так усмехнется, будто поискам черных трусов он отдал лучшие годы жизни и не добился никакого результата. Короче, он крутой мужик.
– Ты серьезно? – удивился отец.
– Шучу, – Оля засунула в тостер кусок хлеба. – Если бы мне было лет четырнадцать, и я бы училась в школе на одни двойки, этот мужик, возможно, заинтересовал бы меня.
– В этом возрасте тебе нравились тощие и прыщавые мальчики, а не сотрудники страховых компаний.
– Ты ошибаешься.
Оля засмеялась. Олег Алексеевич тяжело вздохнул и поплелся раскуривать сигару. Этот смех ему тоже не понравился.
Каждое лето профессиональный карточный игрок Максим Штоппер обзаводился паспортом на чужое имя и отправлялся на гастроли по южным городам, где помогал богатым курортникам освободиться от лишних денег. Но в этом году его планы неожиданно изменились. В беду попал Вовик Белов, напарник, на гастролях игравший роль подставного лоха, которому Штоппер, заманивая будущих клиентов, с показной беспечностью проигрывал партию за партией, спуская большие деньги. В одном из катранов, который контролировали местные бандиты, Белов попался, когда передергивал на раздаче. Вышибалы не просто отделали Вовика по первому разряду, но каблуками растоптали ему суставы пальцев правой руки. Белов остался жив, уже через месяц выписался из больницы, но рука сделалась нерабочей, потому что изувеченные пальцы не сгибались.
Найти другого партнера в страдную летнюю пору оказалось непростой задачей. И Штоппер, плюнув на южные гастроли, остался в Москве, решив посвятить свободное время строительству дачи, начатому в прошлом году. Он утешил себя тем, что деньги пока есть, а без хозяйского присмотра рабочие молдаване разворуют и пропьют половину материалов. К концу августа двухэтажный брусовый дом подвели под крышу, молдаване обшивали струганными досками фасад и занимались внутренней отделкой загородного жилища. Штоппер, не выезжавший в Москву уже вторую неделю, любовался на новые хоромы, гонял работяг, заставляя их пахать от зари до зари, и говорил себе, что он настоящий хозяин. Садовое товарищество, подмазав чиновника из областной администрации, всего год назад сумело добиться отвода под участки хорошей земли в живописном месте Подмосковья. Соседи еще не успели развернуться, кирпич завезти, а у Штоппера уже дом готов.
Сегодня, в воскресный день, он, как всегда, не дал работягам выходного. Сам, проснувшись чуть свет, съездил на ближайший рынок за оцинкованными гвоздями. Вернувшись, загнал машину под навес, позвонил жене по мобильному телефону и велел приезжать завтра, потому что хотелось пожрать чего-нибудь вкусненького, домашнего. Перекусив консервами, поставил раскладное кресло рядом со штабелем сосновых досок. Визжала циркулярная пила, стучали молотки, припекало солнце, запах свежей стружки дурманил голову. Благодать. Развернул газету, купленную на рынке, Штоппер погрузился в чтение криминальной хроники. Москва жила в вялом летнем ритме, даже серьезных преступлений в городе не происходило, одна мелочевка. Обчистили квартиру, на улице ограбили бабку, у женщины вырвали из рук сумочку, муж пырнул ножом жену, а заодно уж и ребенка... Тоска зеленая.
Через пять минут Штоппер поднялся и неторопливо побрел к временному сортиру на задах дачного участка. Узкая тропинка пролегала сквозь пожелтевшую некошеную траву, Штоппер спотыкался о камни и
