– Зовут-то тебя как? – спросил Чума.
– Дима. То есть Дмитрием.
– Ну, давай поздороваемся, Дима. То есть Дмитрий.
Чума развернулся и что есть силы саданул открытой ладонью под нос молодого человека. Кровь брызнула на светлые брюки Чинцова. Он вскрикнул, пригнул голову к коленям, защищая лицо от ударов. И получил литым кулаком по затылку. Он снова вскрикнул. И получил новый удар. Раз, другой, третий... Мир поплыл перед глазами, завертелся. Эта чертова карусель крутилась все быстрее, ускоряла ход. Чума врезал ребром ладони чуть ниже уха. Молодой человек боком повалился на сидение. Карусель остановилась, Дима больше не слышал музыки...
Рабочий день давно подошел к концу. Максим Елисеев, дожидаясь, когда все сослуживцы разойдутся по домам, засиделся в кабинете до вечера. В семь он отпустил секретаршу и водителя персональной машины. В половине восьмого надел пиджак, выглянул через окно на улицу. «Волга», в которой десять дней кряду дежурили оперативники, всегда стоявшая на противоположной стороне улицы, точно напротив парадного подъезда страховой компании, исчезла.
Следователь Закиров, как и обещал, снял наружное наблюдение, убрал своих сотрудников из кабинета и квартиры страховщика. Закиров хоть и не блещет интеллектом, но даже ему понятно, что все эти дежурства, ночные бдения оперативников не дадут положительного результата. После того, что случилось в летнем кафе, Мальгин на пушечный выстрел не подойдет к офису и, разумеется, не нагрянет на квартиру своего бывшего начальника. Телефоны Елисеева, надо думать, по-прежнему оставались под контролем, но технари из ГУВД слушали их через телефонную станцию, не докучая хозяину кабинета своим присутствием. Во время последнего разговора со следователем Елисеев дал слово, что незамедлительно сообщит Закирову, если появятся какие-то, пусть не слишком важные, самые плевые известия, касающиеся Мальгина. На том и расстались.
Теперь, когда страховщик снова почувствовал себя свободным человеком, настала пора активных действий. Ровно в восемь он попрощался с милиционером, скучающем на вахте. Выйдя на улицу, взял такси и назвал адрес кафе на Дмитровке. Обещаниям Закирова верить можно, но слова остаются словами. Надо убедиться, что следак не врет. Наскоро перекусив в кафе «Прибой», Елисеев снова поймал машину и поехал на Курский вокзал. Он долго бродил среди пассажиров, встречающих и провожающих граждан. Часто останавливался у торговых павильонов, открытых всю ночь, использую стекла витрин как зеркала, смотрел себе за спину. Со стороны могло показаться, что солидный мужчина разглядывая товар, настроен не слишком решительно. Елисеев шагал дальше, кося взглядом по сторонам. Сделав последнюю остановку у сувенирной лавки, ускорил шаг, спустился в тоннель, прошел под железнодорожными путями, и поднялся на поверхность с другой стороны вокзала. Теперь, когда он пришел к твердому убеждению, что «хвоста» нет, задышалось свободнее.
Елисеев поймал машину, назвал водителю адрес в получасе езды от вокзала. Не доехав квартала до нужного места, расплатился и остаток пути прошел пешком. Замедлил шаг перед старым домом, на фасаде которого поместили неброскую вывеску: «Олаф. Пошив автомобильных чехлов из импортных материалов». Он осмотрелся по сторонам, прикидывая, не зайти ли в мастерскую со двора, с черного хода. Улица тихая, машины проезжают редко, гаснут окна, пешеходов не видно. Значит, опасаться нечего. Елисеев, боясь оступиться в темноте, осторожно спустился на несколько ступеней вниз, к железной двери, над которой горела тусклая лампочка в железной сетке, надавил кнопку звонка.
Переминаясь с ноги на ногу, он стоял напротив дверного глазка, в который вмонтировали объектив видеокамеры, дожидаясь, когда хозяин мастерской, торчащей в своей подвальной каморке, разглядит на мониторе физиономию позднего гостя. Делами тут заправлял некто Роман Павлович Алексеенко, державший крошечную мастерскую как прикрытие, ширму для других дел. По документам Алексеенко небогатый бизнесмен, на которого в крошечной комнатенке, согнувшись над швейными машинками, горбатят четыре швеи, да по клиентам ходит замерщик Иванов, глуховатый пожилой дядька.
Щелкнул замок, Елисеев толкнул дверь, переступил порог, и оказался в тесной прихожей, заваленной рулонами с тканью, завернутыми в полиэтиленовую пленку. Под потолком мигала лампа дневного освещения, впереди узкий коридор, который тянулся вдоль всего подвала. Елисеев заезжал сюда три- четыре раза, поэтому ориентировался без провожатых. Он толкнул третью дверь слева, прошел пустой предбанник, и оказался в кабинете хозяина мастерской.
Алексеенко, среднего роста крепкий мужчина с бакенбардами и пышными русыми усами, поднялся из-за письменного стола и тряхнул протянутую руку. Елисеев рухнул в продавленное кресло и помотал головой, отказываясь от предложенной выпивки.
– Давай к делу, – сказал он.
– Как ты знаешь, владелица мотоцикла «Ямаха» вчера утром сама явилась в милицию составить заявление об угоне. Это ее ошибка. Из милицейских источников произошла утечка информации. Когда она выходили из РУВД, в котором провела все утро, мы были уже на месте. Собственно, эту Олю Антонову мы все равно бы нашли, но на это ушло как минимум три-четыре дня. А тут все так быстро склеилось.
– Говори короче.
– Из ментовки она отправилась в психоневрологический интернат в районе Талдомской улицы. И проторчала там до самого вечера. Уж не знаю, что она забыла в этой богадельне. Встречалась с врачом, молодым симпатичным мужиком, долго с ним разговаривала. Может, она закрутила роман с этим доктором? Других подробностей узнать не удалось. Но из интерната она вышла с заплаканными глазами. Уже ближе к ночи, на обратной дороге домой, завернула к подруге и просидела у нее полчаса.
– Слушай, эта девка и ее скитания по Москве меня интересуют не больше, чем прошлогодний снег. Объясняйся короче, – оборвал собеседника сгоравший от нетерпения Елисеев. – Только по существу дела.
– Ну, мы подловили Олю где-то в десять тридцать вечера. Рядом с домом подруги. Там темный двор, народу ни души. Дали по репе, засунули в багажник машины и привезли сюда. Из задней коморки, где храним ткань, вынесли рулоны в коридор. Склад – хорошее место, нет окон, никто ничего не услышит, даже если мы все вместе начнем орать в голос. Швеям я дал отгул на два дня. Мол, закрыты по техническим причинам, потому что санэпидемстанция наезжает из-за грызунов.
– Господи... Ну, давай еще короче. Какие, мать твою, грызуны? Что говорит девчонка? Где Мальгин?
– Она говорит: не знаю, – Алексеенко ласково погладил усы и горестно вздохнул. – Да, она созналась, что помогла ему улизнуть из летнего кафе на своем мотоцикле. Потому что он об этом попросил. Они бросили «Ямаху» во дворе какого-то выселенного дома неподалеку от платформы «Беговая». И они разбежались. Это все, что удалось узнать. То есть все, что она сказала.
