- А если ты не встретишь ее? Твои мысли будут заняты только ею, и кончится тем, что к тебе привяжется какая-нибудь нечисть! Вот увидишь - примет она вид твоей возлюбленной и вступит с тобой в связь! И помутишься ты рассудком.
- Пусть так...
Очевидно, Фудзивара Нарихира уже сталкивался с упрямым нравом своего приятеля. Будучи на несколько лет старше его, он почел за лучшее не продолжать этого глупого спора, чтобы Юкинари не договорился до совершенной ерунды. Поэтому Нарихира откинул дверную занавеску. У входа в келью настоятеля он обнаружил задремавшего монаха.
Нарихира осторожно растолкал его и попросил отвести и его самого, и Минамото Юкинари в предназначенные им кельи, поскольку давно уже наступил час Быка. Равным образом он велел монаху позаботиться об отце настоятеле. Юкинари тоже вышел и осторожно задвинул занавеску.
- Хотелось бы, чтобы к утру метель угомонилась, - сказал ему на прощание Нарихира. - Тогда бы мы вместе двинулись в путь. Я должен поскорее оказаться в Хэйане!
Но когда монах, проводив их, вернулся к настоятелю, чтобы потеплее укрыть его, обнаружилось, что тот давно не спит. И более того - вид у старика был весьма удрученный. Очевидно, он думал о вещах неприятных.
- Позови сюда монаха Бэнкея, - внезапно, словно приняв нелегкое решение, приказал настоятель.
Вскоре монах Бэнкей явился на зов и молча встал у дверей. Настоятель без единого слова привета посмотрел на него и чуть заметно кивнул. И в широких его плечах, и в обнаженных, не по-монашески жилистых и мускулистых руках, и в неподвижном, грубоватой лепки лице, и в осанке высокого, статного Бэнкея чувствовалось непоколебимое спокойствие. Взгляд настоятеля немного прояснился - видимо, он в последний раз взвесил обстоятельства и одобрил свой выбор.
- Я позвал тебя, Бэнкей, выполняя наш давний уговор, - сказал настоятель. - В монастыре гости - молодой человек из рода Фудзивара и молодой человек из рода Минамото. К утру метель уляжется и наши гости двинутся в дорогу. Ты пойдешь за ними следом и будешь их охранять. Один из них, насколько я понимаю, накликал на себя сегодня страшную опасность. Ты дождешься того мига, когда эта опасность станет явной, и спасешь его. А потом ты вернешься обратно в монастырь.
* * *
Не окончилась еще последняя четверть часа Дракона, когда монастырские ворота отворились, выпуская красивую , похожую на маленький храм повозку, в которой ехал Фудзивара Нарихира, затем его свиту, Минамото Юкинари вместе с кэраями его отца, а также носилки с Норико и госпожой кошкой.
А незадолго до того через потайную калитку незаметно выбрался Бэнкей.
- Вот видишь, я же говорил, что к утру метель окончится! - радостно восклицал Нарихира, высовываясь из повозки. - Это была последняя зимняя метель, и теперь-то можно считать, что весна уже наступила!
- Если учесть, что мы спускаемся в долину, защищенную от ветров, где скоро соберутся цвести вишни, то для господина Фудзивара Нарихира через день настанет и лето, - шепнул Кэнске своему молодому господину.
- Как охраняли ночью Норико? - строго спросил Юкинари. - И довольны ли мои кэраи?
- Кэраи сыты и готовы вам служить, - понимая, как юному господину хочется блеснуть повадкой опытного хозяина перед старшим приятелем, отвечал Кэнске. - Что касается Норико - я обещал молодому господину, что сам лягу на пороге, и действительно там спал, хотя и здорово дуло. А потом госпожу кошку и Норико как следует накормили утром и посадили в повозку вместе. Не угодно ли взглянуть на госпожу кошку? Ветра нет, потеплело, можно спокойно поднять занавеску - никакая простуда ей не угрожает.
В доказательство Кэнске подъехал к носилкам и заглянул в них.
- Спит! - воскликнул он. - Норико опять заснула! Но и во сне прижимает к себе госпожу кошку. Видна только белая лапка.
- Ну, разбудить девчонку несложно, - отвечал Юкинари. - Нарихира-сан, не угодно ли взглянуть на госпожу кошку? Клянусь, при дворе таких нет. Отец утверждает, что никогда в жизни не видел трехцветной кошки.
После ночного спора приятели обращались друг к другу суше обычного, причем Нарихира чувствовал себя как бы обиженным и, обращаясь к Юкинари, всячески подчеркивал, что он, представитель знатнейшего в Японии рода, да еще его северной ветви, которая решает судьбы государей, сам, добровольно, делает первые шаги к примирению. А Юкинари, вспоминая размолвку, чувствовал себя крайне неловко. Созерцание предназначенной для увеселения государя кошки могло опять подружить его с Нарихира.
- Госпожа кошка, которая служит в покоях госпожи Сигейся, черная с белой грудкой, и я прекрасно знаю ее, Юкинари-сан, - похвастался молодой придворный завидным знакомством в свите одной из младших государынь. Более того, недавно мы во дворце Сигейся весь вечер сочиняли стихи, посвященные именно этой госпоже кошке. Особенно отличилась сама госпожа Сигейся. Когда приедем в Хэйан, я дам тебе почитать стихи, сочиненные тем вечером. Госпожа Сигейся велела своим дамам переписать их для всех гостей на хорошей бумаге. А одну копию подарила государю. Знаешь ли ты, что государь после этого изволил завтракать в покоях госпожи Сигейся, держа ее кошку за пазухой? И присвоил ей титул 'мебу' - представляешь, кошке теперь оказывается такой же почет, как придворной даме пятого или даже четвертого ранга!
- До нас почти не доходят придворные новости, - с явным огорчением сказал Юкинари. - Я понимаю, что нашей кошке далеко до влиятельной госпожи мебу-но омото из дворца Сигейся, и стихов о ней никто еще не сочинял, но не угодно ли тебе, Нарихира-сан все же взглянуть на нее?
- Для этого придется вылезать из повозки. Посмотри, какой снег!
Повозка уже выбралась на открытое место и хотя с трудом, но без риска для жизни молодого придворного, катила по прямой и заснеженной дороге.
- Вовсе не обязательно. Я прикажу Норико выйти из носилок и подать кошку к тебе в повозку. Полагаю, ей это не повредит, - имея в виду, конечно же, кошку, отвечал Юкинари.
Беседуя таким образом, они отдалялись от горного склона и неторопливо двигались красивой равниной. А сверху, сквозь покрытые снегом кусты бересклета, за ними внимательно следил Бэнкей.
* * *
Монах легко пробирался между низко нависшими ветвями. Каким-то чутьем он знал, где под тонким снежным покровом прячется валун или крепкий корень сосны, чтобы ступить самому или упереться посохом. Ни разу его обутые в сандалии ноги не провалились в сугроб. И более того - ловкий монах наладился шагать довольно споро.
- Тэнгу, тэнгу, восемь тенгу, а со мною - девять тэнгу! - запел он негромко. - Если дождик не пойдет, будем до утра плясать!
Наверху захлопали мощные крылья. Бэнкей задрал голову.
На самой верхушке старой сосны никак не могла умоститься огромная черная птица, похожая на ворона. Но странный это был ворон - с издали заметным красным клювом.
- Спускайся, Остронос! - позвал монах. - У меня с собой рис и соленые овощи! Есть и вино! Правда, немного.
Ворон распахнул широкие разлапистые крылья, свел их над головой и прыгнул. Ногами вперед он понесся сквозь ветки, и Бэнкей еле успел посторониться.
Остронос так стремительно приземлился, что даже присел на корточки. Взмахом крыльев он снова поднял себя в воздух и наконец встал перед Бэнкеем как полагается - лицом к лицу.
Были они примерно одного роста, тэнгу и монах, оба крепкие, плечистые, да и взгляд у них был похожий - полный живейшего интереса ко всему, что творилось кругом. Только над черными глазами Бэнкея росли мохнатые сходящиеся брови, а у тэнгу прямо со лба и со щек начинались плотные перья, шапочкой облегавшие голову. Лицо лесного жителя было красным, как из кипятка, и красным же был длинный острый нос, за что тэнгу, очевидно, и получил прозвище. Если бы не золотистые ободки круглых глаз - совсем бы он походил на человека в черном небогатом одеянии, с веерами из серых перьев в опущенных руках.
