Туманова Зоя
Агутя
Зоя ТУМАНОВА
АГУТЯ
'Агу - не могу, засмейся - не хочу!' - это меня пацаны дразнят. За то, что сестренку в коляске транспортирую да еще разговариваю, я ей 'агу!', а она вся сощурится и хохочет - хохочет, без голоса, просто так - лицом, руками, ногами - если тепло, если не запеленута...
Я тоже так раньше думал: футбол гонять или собаку прогуливать это вот дело, а с ребятишками - пусть бабки возятся или, на худой конец, девчонки. А у нас бабушка - московская, не хочет приезжать, квартиру терять. Родители, понятно, работают. Вот и стал я нянькой. Пускай во дворе смеются. Не знают они, как это бывает - когда вот такое малое, и не говорит еще, и не ходит, и руками не владеет, а уже тебя узнает и т_е_б_е - лично - улыбается.
------
Подросла Ксанка, еще интереснее стало с ней гулять Никогда не угадаешь, что у нее с языка слетит. Идем раз по бульвару, кто-то таксу на поводке ведет. Ксанка всполошилась: 'Боря, смотри, этой собаке забыли ноги приделать!'. Или еще было: идем с ней через двор. Вместе с бельем на веревке висит кошка тряпичная: кто-то игрушку вымыл и повесил сушиться, прищепкой за хвост прищемив. Ксанка это видит - и опять ко мне: 'Боря, смотри! Так нельзя! Прицепи ее за ухо, а то у нее головка закружится!'
------
В общем-то, нельзя сказать, чтобы Ксанка проказила по- крупному, да и хитрости ее были такие прозрачные, что старшие только смеялись и не сердились на нее. Но однажды случилась большая неприятность. И как ее, Ксанку, угораздило разбить окно в детской? Ладно бы еще снизу - могла стукнуть чем-нибудь, заигравшись. Но нет, отверстие было в верхней фрамуге, да такое круглое, будто от хоккейной шайбы.
Конечно, родители не обрадовались, поди найди стекольщика! И ведь не лето на дворе.
Как только мама раскрыла рот на тему разбитого окна, Ксанка пустилась в горькие слезы и сквозь рев приговаривала:
- Это не я! Вовсе это не я!
- Так кто же? Может, я? Или папа? Или Борис?
Мамин голос с каждым вопросом поднимался все выше и выше, как по ступенькам. Ксанка отчаянно мотала головой: нет, нет!
- Так кто же? Изволь объяснить, Оксана!
- Это... это Агутя! - едва выговорила Ксанка.
- Значит, Агутя... - протянула мама. - И каким же образом эта самая Агутя попала в твою комнату? Никто из нас никого не видел!
Ксанка продолжала упорствовать.
- Он - Агутя! Влетел через окно... Он не хотел разбивать! Он нечаянно!
- Опять твои 'кабытабы'! Знаешь, хватит с меня! - взорвалась мама. - Натворила дел - будешь наказана по заслугам!
'Кабытабы' - так произносит Ксанка 'как будто бы', это ее любимое слово в играх: 'Кабытабы я рыба, а ты меня поймаешь и съешь!' Но тут была не игра, и мама рассердилась не на шутку.
Словом, за то, что не созналась по-честному, за то, что придумала несусветицу да еще цеплялась за нее с непонятным упрямством, Ксанка получила весь комплект: до конца недели - без двора и без подружек, в воскресенье - без цирка, и чтоб каждый день к приходу родителей игрушки были в идеальном порядке!
Но вот что интересно: вся мамина свирепость не отбила у ребенка вкус к новой выдумке. Уютное словечко 'Агутя' не сходило у нее с языка.
Сижу, делаю уроки, а Ксанка играет в детской. Дверь приоткрыта, и до меня порой доносится ее голосишка:
- Ах, если б у меня была комната, которую не надо убирать! Агутя, ты здоров? Почему не ешь? Это кушанье для тебя не приспособлено? Ладно, принесу морковку...
Я привык к сестренкиным разговорам с игрушками. У них у всех есть имена - которую же переназвала она Агутей?
- Ксанка! - не вытерпел я. - А кто такой Агутя, зверушка или человек?
- Он не человек, - говорит. - Он маленький. Так, челик... Подумала и уточнила: - Челобок.
Я, конечно, расхохотался.
- А что это... за челобок?
- Это человек, как колобок! - исчерпывающе ответила Ксанка.
Далее удалось выяснить, что Агутя в ее представлении - кругломохнатенький, ушастенький пучеглазик. Тут, видимо, сфантазировать помогли мультики - что-то среднее между Винни-Пухом и Чебурашкой. Но Ксанка добавляла и свое - время от времени: разное выдумывала.
Вот так и поселился у нас Агутя, прочно, усидчиво. Если верить Ксанке, продолжал он и проказить, по мелочам. Перепутал нитки маминого вязанья - 'хотел довязать'. Ну, и так далее, вплоть до того, что у меня пропал компас, маленький, ручной, на ремешке. Спрашиваю Ксанку, ответ один: 'Агутя взял, ему надо'.
Надоел мне этот шкодный Агутя, и решил я от него избавиться. Простым образом - разоблачить Ксанку.
- Ладно, - говорю, - Агутя так Агутя, а ты мне его покажи!
Смотрю, потупилась, ногой стала загребать. И пробормотала:
- Он не хочет. Он не пойдет к тебе.
Я ей дал щелчка по затылку:
- Ай, лукавишь, сестрица!
- Честное детское! Честное октябрятское! Всякое честное! Не хочет он!
Клянется дрожащим голосом, а я не отступаюсь:
- Мало ли что не хочет! Он же маленький: возьми и принеси!
Вся вспыхнула, слезы заблестели.
- Он сказал: нельзя! Вы все... ошеломеете!
От такого словечка я расхохотался, и злость на Ксюшку-врушку прошла. Ну, пусть себе играет в таинственного Агутю, если ей так нравится. Тем более, что компас на другое утро нашелся.
Проскочил месяц, стал придвигаться Новый год.
Я обещал Ксанке, что добуду елку (у меня было свое на уме!), и стал уже приглядываться, где очереди поменьше. И тут, неожиданно, Ксанкин Агутя облегчил мою задачу. Сестрица вдруг заявила:
- Настоящую - не надо! Агутя сказал, что она, как мы, живая и не хочет сохнуть-дохнуть!
Капроновую купить куда проще! Притащил ее - маленькую, ростом с полвеника. Ксанка обрадовалась:
- Как раз для Агути! Ничего, что игрушки для нее велики! Повесим мамины драгоценности и стеклянности!
- А мама разрешит? - засомневался я.
- Мама сказала, что бог с нами, папа все равно нам все разрешает!
Украсили елку - повесили на жесткие ветки мамины бусы, клипсы, бисер, цепочки с бомбошками. А свечку - таллинскую, витую - поставили рядом, в чугунном подсвечнике. Отлично получилось - ай да Агутя, ай да мы!
Я начал второй тайм: уговаривать родителей, чтоб гостей не звали, а сами в компанию пошли. Они - с полным удовольствием, а Ксанку, даже и не спрашивают, оставляют на меня.
Ну, человечек она не вредный, и мы с ней в дружбе живем. Договорились по-хорошему: я в детской накрываю ей стол - чай и сладкое - для нее, для кукол и Агути, потом она 'немножечко' смотрит телевизор и в десять часов отправляется в постель. И спит, как умница, так, что пушкой не разбудишь.
Обговорив все это, начал я по телефону компанию сбивать. Первой, конечно, позвонил Римме. 'Алло-у?' Сердце, как мяч, подпрыгнуло, а сам говорю, этак небрежно:
- Ну, что, старуха, тридцать первого - у меня?
Она молчала минуты три, потом отозвалась:
- Меня уже Давидянц приглашал... и Лолка... да ладно, ни нашим, ни вашим. У тебя, так у тебя. 'Маг' будет?
- ВСЕ будет! - заорал я в трубку.
Ну, если Римма обещала...
