Я молчал. Гиршель был мне гадок, да и она, его сообщница...
- Но теперь, если вы меня спасете,- проговорил жид шепотом,- я прикажу - я... понимаете?.. все... я уж на все пойду...
Он дрожал как лист и торопливо оглядывался. Сара молча и страстно обнимала его.
К нам подошел адъютант.
- Господин корнет,- сказал он мне,- его превосходительство приказал арестовать вас. А вы...- Он молча указал солдатам на жида...- сейчас его...
Силявка подошел к жиду.
- Федор Карлыч,- сказал я адъютанту (с ним пришло человек пять солдат),-прикажите по крайней мере унести эту бедную девушку...
- Разумеется. Согласен-с.
Несчастная едва дышала. Гиршель бормотал ей на ухо по-жидовски...
Солдаты с трудом высвободили Сару из отцовских объятий и бережно отнесли ее шагов на двадцать. Но вдруг она вырвалась у них из рук и бросилась к Гиршелю... Силявка остановил ее. Сара оттолкнула его, лицо ее покрылось легкой краской, глаза засверкали, она протянула руки.
- Так будьте же вы прокляты,- закричала она по-немецки,- прокляты, трижды прокляты, вы и весь ненавистный род ваш, проклятием Дафана и Авирона, проклятием бедности, бесплодия и насильственной, позорной смерти! Пускай же земля раскроется под вашими ногами, безбожники, безжалостные, кровожадные псы...
Голова ее закинулась назад... она упала на землю... Ее подняли и унесли.
Солдаты взяли Гиршеля под руки. Я тогда понял, почему смеялись они над жидом, когда я с Сарой прибежал из лагеря. Он был действительно смешон, несмотря на весь ужас его положения. Мучительная тоска разлуки с жизнью,
дочерью, семейством выражалась у несчастного жида такими странными, уродливыми телодвижениями, криками, прыжками, что мы все улыбались невольно, хотя и жутко, страшно жутко было нам. Бедняк замирал от страху...
- Ой, ой, ой! - кричал он,- ой... стойте! я расскажу, много расскажу. Господин унтер-вахмистр, вы меня знаете. Я фактор, честный фактор. Не хватайте меня; постойте еще минутку, минуточку, маленькую минуточку постойте! Пустите меня: я бедный еврей, Сара... где Сара? О, я знаю! она у господина квартир- поручика (бог знает, почему он меня пожаловал в такой небывалый чин). Господин квартир-пору-чик! Я не отхожу от палатки. (Солдаты взялись было за Гиршеля... он оглушительно взвизгнул и выскользнул у них из рук.) Ваше превосходительство, помилуйте несчастного отца семейства! Я дам десять червонцев, пятнадцать дам, ваше превосходительство!.. (Его потащили к березе.) Пощадите! змилуйтесь! господин квартир-поручик! сиятельство ваше! господин обер-генерал и главный шеф!
На жида надели петлю... Я закрыл глаза и бросился бежать.
Я просидел две недели под арестом. Мне говорили, что вдова несчастного Гиршеля приходила за платьем покойного. Генерал велел ей выдать сто рублей. Сару я более не видал. Я был ранен; меня отправили в госпиталь, и когда я выздоровел, Данциг уже сдался,- и я догнал свой полк на берегах Рейна,
1846
