А потом, словно спохватившись, спросил:
— А у них есть такое?
Я ответил, что нет. Но Мидлейн гнул свое:
— Носишься со своими бреднями как с писаной торбой. Не позорься! НИИ-17 — мощный институт, и лучшие его специалисты Гальперин, Шапировский, Рабинович говорят в один голос, что дальности больше шестисот — восьмисот метров достичь невозможно. А ты мне какую-то коробочку принес. Хватит ерундой заниматься!
Конечно, разговор меня расстроил, но больше волновало другое. Я не знал в деталях обстановку в Корее и не представлял себе весь парк самолетов, использовавшихся там американцами. Возможно, кроме американских «Сейбров» там используются и самолеты других, союзных США, стран: «Тайфуны», «Метеоры» и другие. И если они будут атаковать МИГи вместе с «Сейбрами», предупредит ли летчика моя «малютка»? Не подведет ли она наших асов?
Я сделал для себя сводку сообщений радиостанции «Голос Америки» (из которой явствовало, что в воздушных боях в Корее применялись только американские «Сейбры»), собрал 10 станций и с этим снова отправился к полковникам и генералам:
— Пустите меня в Корею! Я на практике докажу, что мои станции помогут нашим летчикам!
В ответ я услышал:
— Мы видим, что ты глупостями занимаешься. Ну а что ты там еще выудил из «Голоса Америки»?
Я дал одному из полковников мои выкладки, сделанные на основании сводок радиостанции о воздушных боях. Мидлейн, молчавший до того, вдруг взорвался:
— Я же просил прекратить эти глупости! Уже поговаривают, что ты просто ненормальный! Иди!
И я ушел. Спустя несколько дней мне сообщили, что я выведен за штат… Почему? Я ходил выяснять причину к начальнику политотдела, начальнику контрразведки, начальнику института. Все отвечали примерно одинаково: «Ничего против тебя не имеем, хороший ты парень». Но ведь фактически меня уволили! А еще через месяц командование стало исподтишка поддерживать слух о моем сумасшествии.
Но были среди начальства честные и мужественные люди. Начальник госпиталя Чкаловского аэродрома под Москвой заявил:
— Не дам я справку о том, что он сумасшедший, потому что уже не один год пишу в медицинской книжке о его годности к полетам в качестве инженера-испытателя. Какой же он сумасшедший?
Тогда представители политотдела и особого отдела отвезли меня в поликлинику Генерального штаба на Арбате к одному из ведущих военных психотерапевтов.
Он выслушал моих сопровождающих, потом попросил их выйти и стал беседовать со мной наедине:
— Молодой человек! То, что вы нормальный, это вы сами знаете. Но только поступаете вы неправильно. Если вы что-то хотите доказать, то ходить по низам бессмысленно. Надо, чтобы кто-то сверху заинтересовался и поддержал вашу идею.
А я слушал и думал про себя: к кому же мне обратиться, к Сталину, что ли?
Словно подслушав мои мысли, врач продолжил:
— К Сталину вас, конечно, не допустят, но если вы хотите спасти самолеты Артема Ивановича Микояна, то к нему и обратитесь. Я его, кстати, лечил. Это непростой человек, но вам к нему обязательно надо попасть. И немедленно! Сегодня же вы должны быть у Микояна и рассказать ему о вашей идее. Иначе ваши недруги расправятся с вами.
После посещения генштабовской поликлиники я и мои провожатые поехали на Чкаловскую. По дороге я все думал о словах врача. Попасть к Микояну было для меня куда большей проблемой, чем сделать 10 станций. Я всего лишь лейтенант и даже не знаю, где находится его конструкторское бюро. И вряд ли он станет тратить на меня свое время…
По прибытии я решил пойти в 1-е Управление нашего института — к летчикам-испытателям. Они после обеда отдыхали в своих комнатах. Когда я стал рассказывать, что сконструировал станцию защиты самолетов, способную спасти наших летчиков в Корее, то внимательно меня слушал лишь высокий майор — Жора Береговой, знаменитый летчик-штурмовик, Герой Советского Союза, впоследствии космонавт. Он недоверчиво переспросил:
— Говоришь, эта маленькая штучка может предупреждать о подходе «Сейбров»?
— Ну да!
— А какая у нее дальность?
— Десять километров.
— Да ты что?! Это ж в несколько раз больше дистанции, необходимой для спасения летчика. Если это действительно так, твою станцию надо немедленно принимать на вооружение!
Я ответил, что меня уже выгоняют из армии: еще совсем немного, и я уже ничего не смогу сделать. Поэтому десяток собранных мною станций и меня с ними надо срочно отправлять в Корею, чтобы там, в боевых условиях, проверить их практическую эффективность. Жора поинтересовался:
— Сколько стоит станция?
— Около ста пятидесяти рублей.
— Всего?! А самолет — восемьсот тысяч! Без всякого риска можно поставить такую штучку на самолет и проверить, как она работает! Ну а если не получится, снял, и дело с концом! Если ты так уверен, немедленно отправляйся в Корею. Сейчас вернется из полета Степан, что-нибудь придумаем.
Спустя несколько минут в унтах и летной куртке вошел Степан Микоян, тоже майор, очень симпатичный и, не под стать своему ремеслу, стеснительный человек. Через некоторое время мы уже ехали в машине в знаменитое КБ Микояна.
В скромном кабинете генерального конструктора истребителей стояли только стол и около него два стула. Выслушав нас, Артем Иванович объявил:
— С завтрашнего дня тебе не надо будет их ни о чем спрашивать! Это они будут спрашивать тебя. Тебе вернут все, что отобрали: звание, должность, пропуск, зарплату. Готовься к тому, что через два-три года на всех наших самолетах будет установлено твое изобретение!
Я поведал Микояну о том, что мне отказано в авторском свидетельстве на изобретение.
— Не беспокойся на этот счет. Когда вернешься из Кореи, получишь авторское свидетельство из моих рук. Сколько тебе нужно времени, чтобы приготовить десять комплектов?
Я доложил, что у меня уже готовы 10 комплектов станции, я собрал их из деталей 108-го Института радиоэлектронной промышленности, и что в любое время готов отправиться в Корею.
Микоян резонно заметил, что необходимо некоторое время, чтобы проработать размещение станций непосредственно на самолетах, облетать станцию, попробовать ее в реальных полетах. Поэтому вылет в Корею был отложен на 2—3 недели.
На следующий день меня вызвали к главкому ВВС маршалу Жигареву. Один за другим быстрым пружинящим шагом в кабинет маршала вошли 10 генералов. Последним вошел я.
Маршал приподнялся, облокотившись руками о стол, и начал без всяких предисловий:
— Все специалисты в один голос говорят, что твои придумки — чушь. Серьезные институты делают станции предупреждения. Это большие конструкции, весящие около ста килограммов. Дальность действия у них с трудом получается порядка шестисот — восьмисот метров. Специалисты борются за каждый метр. А он, видите ли, сделал спичечную коробку, которая имеет дальность восемь — десять километров! И его поддерживают сразу два Микояна. Пусть этот упрямец сделает десять станций, и пусть Микоян отправляет его в Корею с глаз долой! Только перед вылетом сделайте ему прививки сразу от всех корейских инфекций. Авось поумнеет!
Помнил маршал или нет, что не так давно он поддержал меня в сваре вокруг американских прицела и дальномера? Мне думалось, что помнил и, несмотря на грубые слова, поддерживает мою поездку в Корею.
— Кто для тебя высший авторитет в вопросах радиолокации?
— Адмирал Берг, товарищ маршал, — председатель Комитета радиолокации и начальник 108-го Института радиоэлектронной промышленности.
Жигарев приказал соединить его с адмиралом, а когда соединили, поинтересовался у Берга, может ли что-нибудь путное получиться из моей «взбалмошной затеи». Но, как говорится, каков вопрос, таков и ответ. Адмирал ответил, что позитивный результат маловероятен.
