ПУНЯ. Игорь Иванович, все – аут! (Садится на мяч.)
АРБИТР. «Через неделю после этого случая, 18-го сентября, под предлогом выяснения обстоятельств пропажи у Конова рабочих рукавиц, Демидов был вызван на заседание так называемого «штаба», незадолго до этого созданного по инициативе Новацкого и Конова, и вновь подвергнут избиению…»
Вид Пуни, восседающего на мяче, был совершенно непереносим для любого нормального человека. Так и зудело вышибить из-под него мяч. Что и было сделано. Пуня грохнулся на пол и возмущенно вскочил.
ПУНЯ. Безобразие! Взрослые люди! Без пяти минут руководители производства! Каким же авторитетом вы будете пользоваться у подчиненных, если до сих не пор не научились себя вести! Речь идет о судьбе ваших товарищей, а вы…
НОВАЦКИЙ. Пуня, ты не мог бы заглохнуть?
ПУНЯ. Выпал в осадок. (Выпадает в осадок.)
АРБИТР. «30-го сентября, при возвращении учащихся домой на теплоходе «Композитор Калинников», Демидов был вызван в каюту, где размещался «штаб», под тем предлогом, что Новацкий хочет извиниться перед ним. Однако вместо этого Демидов подвергся жестокому и длительному избиению, в котором принимали участие все обвиняемые. После этого, оставшись с Демидовым наедине, Новацкий и Шарапов, проявив исключительный цинизм, потребовали от Демидова действияй, унижающих его достоинство. Встретив решительный отказ, Новацкий и Шарапов вновь начали избивать Демидова, однако ему удалось вырваться и убежать…»
Слова об исключительном цинизме вызвали перешептывания в аудитории, споры, смешки.
ХАЛЯВИН. Безобразие! В конце концов, вы взрослые люди, без пяти минут руководители производства!
ПУНЯ. Каким же авторитетом вы будете пользоваться!
БРОНИН. Если не научитесь себя…
ЖЕРДЕВ. Вести.
ХАЛЯВИН. Прекратить разговоры!
ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Как же все-таки трудно до них достучаться! И ведь они не злые. Просто им скучно. Может, они соображают быстрей, чем мы говорим? Или то, что мы говорим, не требует обдумывания?
АРБИТР. «Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…»
Мгновенная тишина.
СТАРШИНОВ. Иногда требует.
АРБИТР. «Исследовав собранные доказательства, суд признал всех четверых обвиняемых виновными…»
Взрыв негодования (как это было на предварительном обсуждении происшедшего в техникуме).
ЖЕРДЕВ. Он сам виноват! Все подчинялись порядку, он один не хотел!
ВЕРА. Новацкого и ребят мы три года знаем, они всегда были честными и справедливыми!
ЖЕРДЕВ. Демидов и работу старался на других скинуть! Мы на поле норму еле выполняли, а он втихаря мешки с морковкой с соседних делянок на свою перетаскивал! Не было, скажешь?
АНДРЕЙ. Было.
ПУНЯ. А он и в техникуме такой! Попросишь содрать контрольную – соврет, что не решил. А потом у всех пары, а у него одного пятерка!
БРОНИН. И при этом хочет всем нравиться, сигареты раздает! Но его все равно никто не любил. А Новацкого и Конова все уважают, они не только о себе, о других думают!
ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Мы зачем здесь собрались? Выгораживать хулиганов?
ВЕРА. Мы не выгораживаем. Мы их даже осуждаем, что руки распустили. Но тут еще нужно разобраться, кто виноват, что так получилось!
ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Кто виноват? Вот интересно! Может, тот, кого избивали и издевательски называли макиварой?
АРБИТР. Что такое макивара?
АНДРЕЙ. Кожаный мешок с песком. Для отработки ударов в каратэ.
КОНОВ. Да, это я назвал его макиварой. Потому что он отказывался защищаться. Ты хуже макивары, ты просто трус!
АНДРЕЙ. Я не люблю драться. Кулаками можно доказать свою силу. Но не свою правоту.
НОВАЦКИЙ. В чем же твоя правота?! Слюнтяй несчастный! Здоровый бугай, двухпудовку двадцать раз жмет, а постоять за себя не может!
АНДРЕЙ. Двенадцать.
НОВАЦКИЙ. Что двенадцать?
АНДРЕЙ. Двухпудовку жму. Только двенадцать раз.
НОВАЦКИЙ. Врешь, сам говорил – двадцать!
АНДРЕЙ. Врал.
КОНОВ. Двадцать! Я сам видел!
АНДРЕЙ. Тебе показалось.
ЖЕРДЕВ. Двадцать!
ПУНЯ. Двадцать!
БРОНИН. Двадцать!
ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Ничего не понимаю. Какая разница, сколько раз он выжимает эту дурацкую гирю?
СТАРШИНОВ. Очень большая. Двенадцать раз ее может выжать каждый, даже слабак. А двадцать – только сильный. Не так-то просто согласиться, что у всех на глазах избивали слабого.
ХАЛЯВИН (нервно). И на ваших глазах, между прочим, тоже!
СТАРШИНОВ. А я и не спорю.
ВЕРА. Вот кто знает! (Вытаскивает на середину Наташу.) Они в спортзале и познакомились, у них секции пересекались. Сколько?
НАТАША. Мне лучше уйти. Я вообще не из вашей группы. И я не хочу вставать ни на чью сторону.
ВЕРА. Тебя и не просят вставать на чью-то сторону. Тебе просят сказать, что ты видела.
НАТАША. Тридцать.
ПУНЯ. Врешь!
НАТАША. Мне все-таки лучше уйти. (Уходит.)
НОВАЦКИЙ. Слышали? Тридцать! Даже я меньше жму! Ты просто слизняк! Раз ему врежешь, сразу на колени, голову закрывает: «Ну почему все время меня? Ну побейте кого-нибудь другого!» Не было так?
АНДРЕЙ. Было. Только не совсем так. Вот как. (Бросается перед Новацким на пол, закрывает голову руками.) Не бейте! Миленькие! Я чмо, чмо!
НОВАЦКИЙ (бешено). Заткнись! Мразь!
АНДРЕЙ. Да, я мразь, мразь! Только не бейте! Хоть не ногами! Миленькие! Хоть не в живот!
НОВАЦКИЙ. Гад! (Рванулся к Андрею.)
Конов и Шарапов повисли на нем.
КОНОВ. Совсем спятил?!
НОВАЦКИЙ. Ненавижу! Давил бы таких! Ему в армию скоро, так я вам говорю: живым он оттуда не придет, там слизняков не любит!
Андрей поднимается с пола и возвращается на свое место.
ТАМАРА ВИКТОРОВНА. Ты что это, Новацкий, болтаешь? Как это наш молодой человек не придется живым из армии? Думай, что говоришь!
ХАЛЯВИН. Из Советской армии, между прочим!
НОВАЦКИЙ. Ах, из Советской? А я-то думал, что его в японскую заберут. Раз в советскую, тогда, конечно, другое дело.
БРОНИН. Можно мне? Я, как и Андрей, не люблю драк. А все равно жалко ребят. Нормальные же пацаны! И главное – хотели как лучше.
ВЕРА. И не для себя как лучше, а для всех! Настоящий мужчина должен уметь за себя постоять. И за друга. И за подругу!
