все хорошо платили ему — из сочувствия.
Однако многие захмелели и явились в рай в нетрезвом виде. Святой Петр услышал об этом и, дознавшись до причины такого конфуза, предписал Сметсе прекратить торговлю напитками, а его самого велел пребольно выпороть.
Вскоре приказала долго жить и жена Сметсе: уж очень она напугалась, увидев призрак своего мужа.
Душа ее прямиком полетела в рай, и там, у стены, заметила она бедного Сметсе, который сидел в грустном раздумье. При виде жены он радостно вскочил со своего места.
— Жена, я пойду с тобой!
— Как же ты осмелишься?
— Я спрячусь под твоей юбкой, она такая широкая, что меня не заметят.
Так Сметсе и сделал; жена постучала в райские ворота, и святой Петр ей отворил.
— Входи, добрая женщина! — сказал он.
Но, заметив ноги Сметсе, которые выглядывали из-под юбки жены, святой Петр закричал:
— Окаянный кузнец! Долго ты еще будешь измываться надо мной? Уходи отсюда, продавшийся дьяволу!
— Ах, сударь, — взмолилась женщина, — сжальтесь над ним, или позвольте мне остаться вместе с ним!
— Нет, — сказал святой Петр, — твое место здесь, а его — там. Входи же, а он пусть отправляется прочь, да поживее!
И она вошла в рай, а Сметсе остался за стеной. Но ровно в полдень, когда ангелы-повара принесли жене Сметсе ее порцию чудесного пирога с рисом, она подошла к стене и, перегнувшись вниз, крикнула:
— Ты здесь, муженек?
— Да, я здесь, — отвечал он.
— И ты голоден?
— Конечно.
— Ну так вот, — сказала она, — разверни свой кожаный передник, и я брошу тебе пирог с рисом, который мне сейчас дали, только спрячь его хорошенько, муженек, и съешь поскорее!
— Ну, а как же ты, — спросил он, — что же ты будешь есть?
— Пока ничего, — отвечала она, — но я слышала, что скоро будет ужин.
И Сметсе, поев пирога с рисом, почувствовал сразу, как у него прибавилось силы, ибо этот пирог был сочнее и аппетитнее самого лучшего мяса. Тем временем жена его, прогулявшись по раю, снова подошла к стене и стала рассказывать Сметсе, что она там увидала.
— Ах, муженек, в раю так чудесно! как бы я хотела, чтобы и ты был здесь! Вокруг господа Иисуса сидят мудрецы и рассуждают с ним о добре, о любви, о справедливости, о знании и красоте, а также о том, как лучше управлять людьми и как сделать, чтобы все были счастливы. Слова их звучат, точно музыка. И каждое мгновение они бросают в мир семена прекрасных, добрых, справедливых, правдивых мыслей. Но люди так злы и глупы, что топчут ногами эти семена или дают им засохнуть. А немного поодаль в разных местах сидят гончары и золотых дел мастера, каменщики и маляры, кожевники и сукновалы, плотники и кораблестроители, и надобно видеть, что за прекрасные вещи они создают, каждый — в своем ремесле. И когда они что-нибудь уж очень хорошо сработают, тогда они тоже бросают добрые семена в мир, но и эти семена частенько погибают.
— Жена, а кузнецов ты там не видала?
— И кузнецов видала!
— Ах, как бы я хотел вместе с ними работать! — сказал Сметсе. — Ведь мне так стыдно, что я должен здесь жить, будто дармоед какой, ничего не делая и кормясь подаянием. Но послушай, жена! Уж если святой Петр не хочет пустить меня в рай, попроси за меня господа Иисуса, он добр и, быть может, смилостивится надо мной.
— Иду, муженек, иду, — отвечала она. Когда Иисус, окруженный своими мудрыми советниками, увидел женщину, приблизившуюся к нему, он сказал ей:
— Я узнаю тебя, добрая женщина, при жизни ты была замужем за кузнецом Сметсе, который так хорошо принял меня, когда я в образе младенчика спустился на землю со святым Иосифом и святой Марией. А разве твой муж не в раю?
— Ах, нет, господи Иисусе, — отвечала она, — мой муж остался за воротами, он очень опечален и огорчен, святой Петр его сюда не пускает.
— А почему? — спросил Иисус.
— Уж и сама не знаю почему, — отвечала она.
Но тут ангел, заносивший на медную доску список людских прегрешений, вдруг вмешался:
— Сметсе не может войти в рай, ибо, избавившись от дьявола, он сохранил у себя его деньги.
— О, это большое преступление, — сказал Иисус, — но разве он не раскаялся?
— И еще как! Да и всю свою жизнь он был добрым, сострадательным, милосердным.
— Пошлите за ним! — повелел Иисус, — я хочу сам его допросить.
Несколько ангелов с алебардами повиновались и привели Сметсе к сыну божьему, который сказал ему так:
— Сметсе, это правда, что ты сохранил у себя деньги дьявола?
— Да, господи! — отвечал кузнец, и коленки у него застучали друг о дружку от страха.
— Сметсе, это нехорошо! Уж лучше человеку страдать от всяких мук, печалей и забот, чем хранить деньги дьявола, который так зол, уродлив, несправедлив и лжив. Но, может быть, ты расскажешь мне о каком-нибудь похвальном поступке, которым ты хоть чуточку загладил свою великую вину?
— Господи, — сказал Сметсе, — я долго сражался вместе с зеландцами за свободу совести и вместе с ними терпел голод и жажду!
— Это хорошо, Сметсе, но продолжал ты и дальше так похвально вести себя?
— Увы, господи, нет! — признался кузнец, — говоря без утайки, храбрости моей хватило ненадолго: я вернулся в Гент и вместе с другими продолжал сносить испанское иго [31].
— Это дурно, Сметсе, — отвечал Иисус.
— Господи! — заплакала жена кузнеца, — никто не был щедрее его к беднякам, ласковее со всеми, добрее с врагами, даже с гадким Слимбруком!
— Это хорошо, Сметсе, — сказал Иисус, — но нет ли у тебя еще какой-нибудь важное заслуги?
— Господи, я всегда с радостью работал, ненавидел лень и уныние, искал веселья и забавы, любил петь песни и с охотой попивал
— Это хорошо, Сметсе, но еще недостаточно!
— Господи! — продолжал кузнец, — я что было силы избил мерзкие призраки Якоба Гессельса, герцога Альбы и Филиппа Второго, короля Испании.
— Вот это отлично, Сметсе, — сказал Иисус, — разрешаю тебе войти в мой рай!
[1]
[2]
[3] Bruinbier
[4] ...
[5]
