Не прошло и двух лет, как отец нашел новые служебные занятия для Чарльза: он определил его клерком сперва (1826 г.) к одному адвокату (мистеру Моллою) в Линкольнс-Инне (ч. 52), а затем (в мае 1827 г.) — к другому (контора Эллиса и Блэкмора), в Грейз-Инне (ч. 52), у которого Диккенс пробыл на службе полтора года (до ноября 1828 г.) на жалованье вначале 131/2, а потом 15 шиллингов в неделю.
Судя по скромным размерам жалованья, он попал в ту категорию адвокатских клерков, которая занимает четвертое, и младшее, место в их классификации, данной Диккенсом в «Записках Пиквикского клуба» (гл. 27, XXXI[3]). Говоря его же словами, он был одним из «конторских мальчиков, впервые надевших сюртук, питающих должное презрение к школьникам, покупающих в складчину копченую колбасу и портер и воображающих, что это и значит “жить”».
Легко себе представить, какую пищу нашли наблюдательность и воображение Диккенса в новой обстановке, — стоит только вспомнить проходящую через произведения Диккенса бесконечную вереницу клерков, адвокатов, клиентов, судей, подсудимых, всех извлекающих из суда поживу и всех доставляющих ее, жуликов всех формаций, а в равной мере и жертв всех типов наивности! Можно только удивляться, как восприятие Диккенса вмещало все это многообразие, а творчество не уставало раскрывать бесконечные формы одного великого уродства. Видно, сознание Диккенса до самих глубин было потрясено этим зрелищем, он не мог оторваться от него и спокойно отойти, он всю жизнь его изучал и раскрывал. Не случайно, когда предполагаемая внешняя связь эпизодов в «Записках Пиквикского клуба» сменилась у Диккенса единым планом комического романа, он завязал его вокруг судебного процесса со всем осуществляющим этот процесс аппаратом. Тот факт, что уже первые наблюдения подростка (не забудем, что Диккенс ушел из конторы адвоката, не достигнув 17 лет) дали достаточно богатый материал для работы его воображению, прямо подтверждается заявлением адвоката, у которого он служил. «В конторе, сообщает мистер Блэкмор, — имело место большое количество инцидентов, которые не пропали для Диккенса втуне так как я узнаю некоторые из них в его “Пиквике” и “Никльби”, и я сильно заблуждаюсь, если для некоторых из его типов не послужили оригиналами лица которых я хорошо помню».
Как продолжалось и осуществлялось в этот период литературное развитие Диккенса, об этом, к сожалению, мы не знаем; и узнаем лишь со слов того же свидетеля, что Диккенс по крайней мере часть досугов по-прежнему посвящал театру. В этом он нашел себе сотоварища в лице другого клерка той же конторы (мистера Поттера; IX Джингль), с которым он не только посещал театры, — в особенности легкого, комического и мелодраматического жанра, а также так называемое Варьете, с его злободневными обзорами, — но, кажется, даже принимал участие в исполнении некоторых ролей.
ЧАСТЬ 8
Репортерство
Трудно представить, чтобы Диккенс, познакомившись с процедурой суда и вынеся так поразившие его впечатления, пожелал продолжать подготовку к юридической карьере, даже если у него было такое намерение до поступления в адвокатскую контору. Он покинул ее в самом конце 1828 г. и тотчас все время и всю энергию отдал подготовке к новой, свободной профессии. Он решил сделаться газетным репортером, поставив себе целью самую трудную и ответственную работу: парламентские отчеты. Может быть, его соблазнил пример отца, еще раньше нашедшего в этой профессии добавочный (к пенсии) источник дохода, а уверенность в своих силах, вероятно, внушала ему надежду на дальнейшие, более широкие перспективы. Подготовка Диккенса состояла, с одной стороны, в терпеливом и упорном преодолении трудностей стенографии и, с другой, в пополнении образования.
Вторую задачу он понимал, несомненно, значительно шире, чем того требовало простое усвоение парламентских прений. И если первую задачу он выполнял со всей присущей ему добросовестностью, то вторую — еще и с увлечением. Во всяком случае, Диккенс становится усерднейшим посетителем читального зала библиотеки Британского музея. Впоследствии он сам признавал этот период своей юности «безусловно плодотворнейшим» для себя.
Прокладывая себе дорогу к ложе парламентских журналистов, Диккенс начал газетную работу в качестве судебного репортера. Упомянутый атторней Блэкмор, бывший патрон Диккенса, вспоминает, что встречал его, после того как Диккенс покинул его контору, в Канцлерском суде (ч. 38), где молодой репортер собирал нужные ему справки. В то же время он работал в качестве стенографа при одном из учреждений Докторс-Коммонс (ч. 43). Оба эти института были потом ярко запечатлены в романах Диккенса («Холодный дом», «Дэвид Копперфилд»).
Работая в Докторс-Коммонс, Диккенс не переставал увлекаться театром и почти каждый вечер посещал театральные представления. Он даже разучивал некоторые роли и однажды написал письмо директору одного из театров с предложением своих услуг.
Неизвестно, чем кончились бы его переговоры, если бы к этому времени он не достиг прежде поставленной цели и не начал помещать в газете парламентские отчеты. Он получил верный и достаточный заработок, ибо его отчеты, точные и литературно составленные, сразу создали ему имя среди собратьев по перу и в редакциях крупных изданий. Диккенс занимался репортерской работой с 1831 до 1836 г., переходя из газеты в газету.
В Англии этот период времени был исключительно богат политическими событиями (ч. 16—25), и Диккенс получил возможность не только всесторонне познакомиться с парламентским отражением и преломлением их, но и более непосредственно присмотреться к жизни политических партий и настроениям разных классов населения. Впечатление, которое составил себе Диккенс о парламентской работе и деятельности политических партий, меньше всего можно назвать положительным: они стали потом, начиная с «Пиквикского клуба» (и даже «Очерков Боза»), таким же объектом диккенсовской сатиры, как и суд. Биограф Диккенса констатирует, что его наблюдения в качестве парламентского репортера не привели его «к высокому мнению о палате общин и ее героях и что он до конца жизни не упускал случая засвидетельствовать свое презрение к тому пиквикистскому смыслу [IX Пиквик], который так часто занимает место здравого смысла в нашем законодательном учреждении».
Тогда же Диккенс знакомится с жизнью, нравами и типами английской провинции, главным образом провинциальных городов, путей сообщения между ними и придорожных учреждений — всем тем, что, начиная с «Пиквикского клуба», также нашло всестороннее отображение в его творчестве. Это были последние годы старых пассажирских карет (ч. 58) и старомодных гостиниц — пунктов их назначения и отправления, — кажется, ни в чем Диккенс не обнаруживает такой неутомимости и разнообразия, как в описании этих карет, их кучеров, дорожных приключений и сценок. Газеты требовали от молодого репортера отчетов о провинциальных выборных и политических собраниях, и это-то и вывело его за пределы Лондона — на большие провинциальные дороги. Много лет спустя Диккенс с очевидным подъемом вспоминает эти годы: «Не найдется ни одного газетного сотрудника, у которого за такой же промежуток времени накопился бы столь обширный опыт езды в курьерских и почтовых каретах (ч. 58), как у меня. И что за джентльмены были те, у кого приходилось так работать в старой “Морнинг кроникл”! Большое дело или малое — для них разницы не было. Я мог предъявить им счет за полдюжины крушений на протяжении полудюжины перегонов. Я мог предъявить им счет за пальто, закапанное воском раздуваемой ветром свечи, когда я писал в предрассветные часы в карете, запряженной парою мчавшихся во весь опор лошадей. Я мог предъявить им счет, без всяких с их стороны возражений, хоть за пятьдесят поломок в одно путешествие, ибо таковы были обычные результаты скорости, с которой мы двигались. Я предъявлял счета за поломанные шляпы, за поломанный багаж, за поломанные кареты, за поломанную упряжь — за все, кроме сломанной головы, — это была бы единственная вещь, которую они оплатили бы с ворчанием». Описание Диккенсом путешествий в каретах и дорожных приключений могло бы быть темой специального исследования.
ЧАСТЬ 9
«Очерки Боза»
