накалился до сорока, дышать стало легче. Утром двадцать четвертого дня Трифилий припозднился с выходом на сбор орехов, вернулся в бунгало после восхода солнца, избежав ожогов и теплового удара. Никто не пытался на него напасть. Еще через двое суток он попробовал искупаться в море – вода была горячая, но все же не кипяток.
На следующий день он нашел на веранде два ореха.
Через неделю было все еще жарко, особенно после полудня, но утром и после захода уменьшившегося в размерах солнца – вполне терпимо. Подношения от туземцев с каждым днем увеличивались. Однажды Трифилий, вернувшийся с купания, застал зверьков за приборкой жилища. Работа двигалась к концу: навалившись вдесятером на присохшую к полу веранды безобразную корку от пролитой барды, паукомакаки счищали ее с поразительной ловкостью. При виде владельца планеты они распластались ниц.
– Бог, – чирикнул один туземец, лысый и розовый, с сиреневыми пятнами подживающих солнечных ожогов. – Добрый. Пожалел.
Трифилий хмыкнул и прошел в гостиную. Там все сияло чистотой. В спальне – тоже.
Зверьки не расходились.
– Ну, чего вам еще?
– Прохлады. Мало.
– Ждите, – с приличествующей божеству важной неторопливостью сказал Трифилий. – Будет вам прохлада. Скоро.
В тот же день на веранде появилась новая горка орехов – на сей раз не высушенных солнцем, а прежних, с изумительно нежным вкусом. Где туземцы их хранили, осталось загадкой. Не иначе пережидают жару в пещерах, решил Трифилий, объевшийся и осоловевший. Только ночью выходят… пакостить несговорчивому божеству.
Жизнь снова налаживалась. Иссохшие, скрученные винтом пальмовые листья давно рассыпались в прах, вместо них с дивной быстротой росли новые, радуя глаз свежей зеленью. После буйного цветения на пальмах появились молодые орехи, вяжущие рот, но съедобные и с каждым днем становящиеся вкуснее. Ручей вновь пробился из песка и зажурчал, а климатизатор не надоедал по ночам гудением.
Трифилий блаженствовал. Часть подношения, доходящего до десяти орехов в день, он съедал, часть прятал в холодильник на черный день, а из остатка изготовил-таки очень неплохую на вкус бражку. Мысль о модном курорте, завядшая было совсем во время прохождения планеты через перигелий, ожила, как новый росток из пережившего засуху корня. Ну и что с того, что здесь бывают периоды страшной жары? Это значит, что курортом нельзя будет пользоваться круглый год, только и всего. Но в остальное-то время – можно!
Несколько раз являлся почтальон-андроид с неизменным «корреспонденции для господина Клюге нет» и предложением воспользоваться услугами галактической почтовой по льготному тарифу. Выяснилось, что он не раз посещал эту планету и в «климатически неблагоприятное время», в частности, во время недавнего периода великой жары, но разумно не покидал гиперкабины, а включал световой сигнал о своем прибытии и, выждав время, отбывал восвояси.
Трифилий ел орехи, пил бражку, валялся на пляже, купался и спал. К такой жизни он стремился всегда – и получил ее. Злоба на тетушку давно исчезла. Разве не стоит перетерпеть несколько недель жары, чтобы затем весь год наслаждаться райским климатом?
Спустя два, а может быть, и три месяца – Трифилий не вел учет дням – климатизатор вновь загудел ночью, на этот раз на нагрев. Дни также становились прохладнее. Трифилий уже не купался часами в ласковых волнах, а ограничивался одним-двумя нырками в остывающее море, после чего подолгу грелся в лучах сильно съежившегося светила. Для утренних и вечерних прогулок приходилось накидывать куртку.
В тот день, когда выпал первый снег – еще робкий, сразу тающий на песке, – туземцы принесли особенно богатые дары. На следующий день явились делегацией – нахохлившиеся, зябко дрожащие, обрастающие нежной шерсткой. Сложив орехи на ступени бунгало, паукомакаки дружно распластались на холодном песке – все восемь ног врозь.
– Чего вам? – нелюбезно спросил Трифилий.
Один туземец оторвал от песка мордочку, устремил на божество умоляющий взгляд:
– Тепла…
– Вы же просили прохлады, – ехидно поддел Трифилий.
Глаза туземца увлажнились слезой. Мордочка выражала раскаяние.
– Мы ошибались. Прости. Добрый бог. Дай тепла.
Трифилий вспомнил про эксцентриситет и задумался.
– Так и быть, дам, – молвил он наконец, сообразив, что выкрутиться, пожалуй, будет несложно. – В свое время.
Туземца передернуло – то ли от холода, то ли от черствости божества.
– Тебе мало? – Он указал на дары. – Ты седр… сердишься? Мы принесем. Еще принесем. Много-много. Дай тепла. Сейчас дай.
– В свое время, я сказал! – загремел Трифилий. – А ну, брысь отсюда!
Макаки исчезли. Наученный горьким опытом, Трифилий собрал орехи и забил ими холодильник. К дверце придвинул дубовый стол. Пусть-ка теперь попробуют украсть у бога подаренный провиант!
На следующий день картина повторилась с той разницей, что паукомакаки явились в количестве не менее трех сотен и принесли своему богу не только орехи (успевшие порядком надоесть), но и иные плоды, похожие формой на груши, а вкусом… м-м… ощущения были подобны взрыву – Трифилия даже качнуло от наслаждения. Из воплей макак можно было понять, что они принесли богу лучшее, что у них есть, пусть бог смилуется над зябнущими и пошлет хоть немного благодатного тепла…
Терпения туземцев хватило на три дня – на четвертый не пришел никто. На пятый явилось с десяток зверушек – без подношения. Они кривлялись, гневно щебетали и всячески выражали недовольство своим богом. Трифилий надел куртку, вышел и разогнал их.
На восьмой день он не рискнул выйти: большая толпа восьминогих макак с увлечением занималась тем, что забрасывала окна бунгало камнями и ореховой скорлупой. По-видимому, они были сильно раздражены. Некоторые демонстративно испражнялись на веранде.
Месяц спустя Трифилий сидел у окна, уныло глядя на заснеженный пляж и ледяную шугу, гонимую волнами на берег. Почти все это время он провел в осаде. Иногда выпадали погожие деньки, тогда крохотное оранжевое солнце, поднатужившись, выедало в снежном покрове проталины; на макак, однако, это не производило особого впечатления. В такие дни они просто выжидали, и, осознав, что божество лишь подразнило их призраком тепла, принимались досаждать ему с новой силой. Запас орехов в холодильнике таял.
Трифилий решил держаться. Не будет же холод вечным! Дело кончится тем же, что и в прошлый раз, когда душила жара: вернутся райские деньки, макаки восхвалят божество и восстановят снабжение. Сколько времени длился жаркий период – не больше месяца, так? Значит, и холодный примерно таков же… Это как зима и лето… Стоп! А что, если в афе… в афелии планеты ползут по орбитам медленнее, причем гораздо медленнее, чем в перигелии?
Трифилий метнул книгой в стенку, когда вычитал, что так оно и есть.
В тот день, когда замерзло море, он съел последний орех. Надрывно жужжа, климатизатор едва-едва поддерживал в бунгало нулевую температуру. На пляже вьюжило. Под тяжестью снега гнулись пальмы. Осталось ли на них хоть сколько-нибудь орехов, из бунгало было не разглядеть.
Дудки! Трифилий вынул из кармана зазябший кулак и хватил им по столу. Больше никакого лазанья по стволам, никаких милостей от природы. Он покинет эту планету, и сейчас же. Билет оплачен в оба конца. Нельзя продать эту звездную систему правительству или корпорации – и не надо. Он найдет олуха, согласного заплатить деньги, чтобы стать богом для местных макак…
Перед спринтерской пробежкой Трифилий вспомнил о платьях тети Октавии. Может, надеть два-три под куртку? А на куртку – шубу?.. Нет, не надо: гиперкабина рядом. Если как следует рвануть…
Он распахнул дверь, получил в лицо заряд снежной крупы, задохнулся и закашлялся. Отступил на шаг. Затем удивительно справедливо обругал себя ленивым слизняком, собрался с силами, напружинился и
