ней.
— Не в
Я повторил. Много раз повторил. Но все равно выходила «гилирея». А они заливались смехом. Потом за руки взялись. Я обрадовался — хоть какая-то польза от меня. От моего унижения.
Они вышли из машины, направились к торговому центру, швейцар приветствовал их, стеклянные двери магазина сами распахнулись и пропустили парочку внутрь.
Я остался на своем месте, так было проще сосредоточиться.
Зажмурился.
Нет, не так.
И опять не так.
У стоянки торгового центра собрались в кружок водители. Один машет мне номером журнала.
Это Меченый. Приклеиваю подобострастную улыбочку и выхожу. Шоферы хихикают.
— Есть еще вопросы насчет городской жизни? —спрашивает Меченый.
Вся компания помирает со смеху. Отдышавшись, Меченый напускает на себя серьезный вид.
— Ты подумал над тем, что я сказал, сладенький? Хозяину что-нибудь нужно? Дурь? Девочки? Мальчики? Мячики для гольфа — настоящее американское качество, беспошлинный товар?
— Да он еще не созрел, — говорит другой шофер. Он сидит на корточках и, словно мальчик игрушку, крутит на пальце цепочку с ключами от хозяйской машины. — Чистенький, прямо из деревни. Пусть понюхает городской жизни, сам тогда к тебе придет.
Шофер с цепочкой выхватывает у Меченого журнал — разумеется, это еженедельник «Убийство» — и принимается читать вслух. Разговоры смолкают, все придвигаются поближе.
— «Ночью пошел дождь. Вишал лежал в кровати, дыша перегаром, и не сводил глаз с окна. Его соседка как раз вернулась домой и собиралась снять с себя...»
— Глядите-ка! Опять то же самое! — прерывает его Меченый.
Недовольный чтец продолжает, но вся компания уже поднялась на ноги и смотрит в сторону торговой галереи.
Говорят, господин Премьер, в первые дни после открытия торгового центра такое случается частенько. А потом в газетах появляются заголовки вроде «Неужели в магазинах новой Индии нет места для бедных?».
Стеклянные двери послушно разъезжаются в стороны, но путь мужчине преграждает охранник. Он качает головой и движением стека указывает на ноги. У человека на ногах сандалии. И на всех на нас, на шоферах, тоже сандалии. А в большой магазин пускают только в туфлях.
Задержанный так и вскидывается — нет чтобы молчком развернуться и уйти откуда пришел, как на его месте сделали бы девять из десяти:
— Я такой же человек, как они! — возмущается он.
Он орет, и брызжет слюной, и весь трясется. Кто-то из водителей свистит. Подметальщик отставляет метелку в сторону и наблюдает за сценой.
На какую-то секунду мне кажется, что человек в сандалиях сейчас ударит охранника, — но он только машет рукой, резко поворачивается и идет прочь.
— Напористый малый, — говорит кто-то из нашей компании. — Если бы мы все были такие в этой стране,
Шоферы опять собираются в кружок, садятся на корточки. Чтение возобновляется.
Цепочка с ключами вертится. Сигаретный дым висит в воздухе. Красные плевки шлепаются на землю.
Самое трудное в жизни шофера — праздно ждать долгие часы, пока не появятся хозяева. Можно скоротать время за разговорами и почесыванием в паху. Можно почитать журнал — вот вроде «Убийства». Можно приучить себя — это не хуже йоги, честное слово, — к особому упражнению: сунул палец в нос и отключился на долгие часы (для этой позы стоит придумать особое название, например «асана скучающего водителя»). Можно припрятать в машине бутылку дешевого пойла — многие шоферы спиваются с тоски.
А вот если водитель с толком употребляет свою праздность — думает, — тогда время летит быстро.
По пути домой я приметил в зеркале заднего вида, что на мистере Ашоке тишотка.
Я бы себе такую никогда не купил. Белая, без рисунка, только крошечный знак фирмы на груди. Для себя я бы выбрал что-нибудь яркое, пестрое, в узорах и буквах. Если уж тратить свои деньги, так на достойную вещь.
И вот как-то поздно вечером, когда мистер Ашок и Пинки-мадам угомонились, я отправился на близлежащий рынок. В ярком свете фонарей шла бойкая торговля стеклянными побрякушками, стальными браслетами, игрушками, банданами и брелоками. Я разыскал торговца футболками и заставил показать чуть не весь свой товар. Наконец мне попалась белая тишотка с коротеньким английским словом на груди. Ее я и взял. Еще я приобрел черные туфли.
А свой первый в жизни тюбик зубной пасты я купил у человека, у которого всегда брал паан. И отрава, и противоядие — все в одном месте.
«ШАХТИ» ОТБЕЛИВАЮЩАЯ
С ДРЕВЕСНЫМ УГЛЕМ И ГВОЗДИКОЙОЧИСТИТ ВАШИ ЗУБЫ
ВСЕГО 1,50 ЗА ТЮБИК!
Пока я чистил пальцем зубы, моя левая рука незаметно для меня самого — ну чисто ящерица по стене — подобралась к паху и изготовилась.
Я выждал, пока она не предалась привычному занятию, и со всей силы, до красноты, ущипнул ее правой рукой.
Так-то вот.
Это тебе наказание за непристойное поведение.
Отныне и во веки веков.
Паста образовала у меня во рту густую белую пену — я сплюнул.
Почистил — сплюнул.
Почистил — сплюнул.
Почему отец не отвадил меня скрести в паху? Почему не приучил к зубной пасте? Почему не привил нормальную, не звериную повадку? Почему все бедняки живут в такой гадости и мерзости? Почистил — сплюнул.
Почистил — сплюнул.
Если бы можно было вот так выплюнуть свое прошлое.
На следующее утро везу я Пинки-мадам в торговую галерею, а у моих обутых в ботинки ног смирно лежит небольшой сверток. Она выходит, хлопает дверью. Выжидаю минут десять и переодеваюсь прямо в машине.
Подхожу к дверям магазина в своей новой белой футболке, вижу охранника... Нет, боязно. Возвращаюсь к «Хонде Сити», сажусь на свое место, трижды щелкаю по носу страшилу, поглаживаю липучки с богиней Кали — пусть принесет мне удачу. Она меня подбадривает, высовывает длинный красный язык.
Так, вторая попытка. На этот раз через дверь с тыльной стороны магазина.
Я уверен, охранник и здесь остановит меня и скажет: «Тебе хода нет», хоть на мне черные ботинки и
