Куку-куку-куку — три раза раздалось в лесу… Как знать: три года или три месяца?
Живя, смеясь, спросила о судьбе Дивы. Кукушка подлетела к ним ближе, захохотала как-то странно, но ворожить не захотела. Девушки узнали ее только по перьям.
Сестры молчали, задумавшись о том, что ждет их впереди: радость или лютое горе? Живя начала собирать цветы, желая свить венок для сестры. Но под руку ей все подвертывались какие-то нехорошие цветы, корешки беспрестанно рвались, и ей никак не удавалось свить венка.
Дива и Живя сидели недалеко от своего дома, а потому считали себя вполне безопасными и от зверя, и от врага. На следующий день они собирались на праздник Купалы, к огням… Живя радовалась этому; Диве не хотелось идти вместе с другими; ей было как-то не по себе.
Среди царствующей тишины, в которой слышно было жужжание мух и пчел, вдруг в лесу раздался шум. Молодые девушки посмотрели одна на другую.
— Не Людек ли это отправился на охоту? Не его ли это собаки лают в лесу? — спросила Живя.
— Нет, Людек дома, — отвечала Дива, — он ходит около скота.
Дива и Живя торопливо побежали в лес, захватив с собой корзины. Но внезапно все затихло: не слышалось более ни голосов людей, ни лая собак.
Живя выглянула из чащи и прислушалась. Все тихо. Дятел где-то долбит дерево… и только.
Сестры вернулись на прежнее место. Солнце так хорошо здесь пригревало. Вдали послышалось пение. Кто-то охрипшим голосом пел тоскливую песню.
— Это Яруха, — проговорила Дива.
— Куда бредет она этим путем?
Из лесной опушки вышла на поляну старая баба с палкой в руках и с горшком, привязанным к кушаку; на плечах у нее висел мешок; голова была покрыта какой-то грязной тряпкой. Старуха приложила руку ко лбу и посмотрела в ту сторону, где сидели Дива и Живя. Увидя их, она подняла палку вверх и крикнула им:
— С добрым утром!
— Куда бредешь, Яруха? — спросила Живя. Старуха направилась к ним.
— Куда же идти теперь, если не на Купалу? Завтра Купала! Парни напьются, ошалеют; может быть, который-нибудь из них подумает, что я еще молодая девка, и поцелует меня. Го, го!..
Яруха весело подпрыгивала; подойдя же к двум сестрам, села около них на землю.
— Не хотите ли, я предскажу вам будущее, а? — спросила она. Сестры молчали. Баба смотрела на них пристально.
— По таким личикам, как ваши, не трудно предсказывать будущее, — сказала она, смеясь и оскалив остатки своих зубов. — Красивые у вас личики, цветут, словно лилии. И у меня когда-то были такие же румяные и белые щеки. Солнце обожгло лилии, дожди смыли красу… не дожди это были, а слезы, горькие слезы!
Старуха покачала головою. Она протянула свою костлявую руку к Диве.
— Дай-ка руку, погадаю!
Дива неохотно протянула ей руку. Яруха со вниманием начала рассматривать ее ладонь.
— Белая ладонь у тебя, мозолей нет на ней… ой, беда с такой рукой… тысяча парней захочет иметь ее… а краса-девка ни одного не захочет.
Она все пристальнее вглядывалась в руки Дивы.
— Пойдешь завтра на Купалу?
— Пойду, — отвечала Дива.
— Не ходи, ой, не ходи! Говорю тебе, лучше не ходи… А пойдешь, кровь прольется.
Дива побледнела.
— Яруха, — проговорила она, — зачем ты меня пугаешь? Ты знаешь ведь, что дома я не могу остаться. Ты сама не знаешь, что толкуешь!
— Не я, так другой знает, что говорит! — отвечала Яруха. — Он нашептывает мне в уши и ворочает мой язык. Разве я знаю, кто это и что он заставляет говорить? Хотя бы и хотела я закрыть рот и молчать, так вот, кто-то мучит меня и заставляет говорить. Мне все мерещится, что ходит кто-то перед глазами… за сердце меня хватает. Вот баба и городит, сама не зная что… а должна говорить!.. Не ходи на Купалу.
— И я не советовала бы тебе идти туда, Яруха! Ты ведь знаешь, как над тобой все смеются.
— Этого я не боюсь, — отвечала старуха. — Когда огни погаснут, когда ночь наступит… который- нибудь и поцелует меня, прижмет к груди… вспомню молодые годы…
— А что же ты делала в молодые годы? — спросила Живя.
— Я-то? Я? Разве ты не знаешь? — переспросила Яруха. — Королевич увез меня… повел к себе, в свои чертоги, а стены там были золотые… В саду росла яблоня и давала яблоки душистые… У ее подножия протекал животворящий ручей… Я семь лет была королевою… семь лет пела я песни, семь лет сплетала я и расплетала косы… слуг у меня было много… А потом вдруг темно стало… я очутилась в грязных тряпках, с палкой в руках, в лесной глуши… Вороны стучали клювами по моей головушке, глаз искали…
Яруха замолкла. Немного погодя, она прибавила:
— А ты, Дива, не ходи на Купалу!..
Дива улыбнулась; Живя подала ей свою руку. Яруха смотрела на них и качала головой.
— Родные две ручки, сестры-ручки, — бормотала старуха, — а судьбы их разные… Где одной до другой?!..
— А которою из нас двоих хотела бы ты быть? — спросила Живя.
— Ни той, ни другой, — смеясь, отвечала Яруха, — снова жить, снова плакать, снова пользоваться молодостью, чтобы ее потерять!.. О, нет! Нет!.. Ни белой, ни черной не хочу я судьбы… Нет!.. Лучше чарочку меда, а потом сладкий сон, золотой сон, а там хоть бы и не проснуться. В чарке меда столько счастья, сколько его уже нет на всей земле… А ты не ходи на Купалу.
Красавицы начали смеяться над полуошалевшею старухою. Она смеялась вместе с ними.
Яруха снова взяла руку Дивы в свои руки и всматривалась в нее.
— Полюбил он тебя страстно! — начала она.
— Кто?
— Не знаю! Красивый парень, молодой, богатый… Эй, не ходи на Купалу!
— Но с нами будут братья и вся семья. Что же нам могут сделать? — воскликнула Живя.
— Разве я знаю! В такой день чудеса творятся! Иногда братья подерутся, иногда чужие люди полюбят друг друга… Да, в день Купалы чудеса творятся!.. Ой, жаль, что только раз в году такая ночь бывает! Ой, ой… я бы целый год песни пела, мед пила и прыгала через огонь…
Яруха развязала свой мешок и начала в нем шарить. Там были пучки разного зелья, связанные тряпками, камешки, семена и корешки. Старуха умела лечить, она заговаривала разные болезни, вязала их, развязывала… В эту минуту, однако, она искала не лекарств. В мешке был у нее кусок сухого калача, весь покрытый пылью; она вынула его, осмотрела, почистила немного, взяла из корзины сыроежку и стала есть.
Дива придвинула к ней свою корзину. Старуха с жадностью глотала один гриб за другим.
— Зайди к нам в хижину, дадим тебе чего-нибудь горячего…
— Не могу, — пробормотала старуха, — ноги болят, а поле, где будут гореть наши огни, далеко… Днем еще беды нет, но идти ночью и встретиться с голодным волком или оборотнем — брр!..
Она покачала головою.
— А там, где соберутся молодые парни, — продолжала Яруха, — я должна быть… Раз в год только я становлюсь молодой… Ой, долго ждать, долго ждать…
Старуха запела какую-то песню. Наевшись досыта и выбрав все сыроежки из корзины, Яруха отерла рот рукой и улыбнулась.
— По вашей милости я подкрепила свои силы…
Вдруг Яруха начала тревожно оглядываться по сторонам.
— Тут чужой! Я слышу чужого!
Точно зверь, она вдыхала в себя воздух и водила глазами вокруг себя. Действительно, в нескольких шагах от них стоял Зносек с окровавленным лицом. Девушки встали и хотели бежать; Яруха посмотрела на Зносека.
