ослепление.
— А по чьему же приказанию все это сделано было? — негодующим тоном спросил Лешек.
— Такого приказания никогда не было!
Лешек горько смеялся. Он взял горсть соломы и бессознательно мял ее в руках.
— Я освобожу тебя, — прибавила княгиня, — и отошлю к старику-отцу. Довольно уже пролилось крови в нашей семье. Довольно всяких несчастных ссор. Будем друзьями! У нас и без того довольно общих врагов. С этих пор и ты, и отец твой, вы будете мирно жить в своем доме!..
При этих словах Брунгильда приблизилась к Лешку, который, услышав ее голос почти у самого уха, невольно отшатнулся назад, подозревая новую хитрость.
— Не бойся, — говорила княгиня, — клянусь тебе, что завтра ты будешь у своего отца. Князь хочет мириться с вами. Сейчас тебя выведут отсюда, дадут новую одежду, накормят. Лошади и люди уже ожидают тебя.
Лешек не верил своим ушам. Движения его обнаруживали, точно он искал какое-нибудь орудие для защиты себя от хитрого врага. Дрожащие руки ощупывали мокрую, холодную стену.
— Не бойся, — повторяла Брунгильда, — клянусь тебе! Бедный узник, прислонившись к стене, упорно молчал. Между
тем двое людей, явившихся в темницу по приказанию княгини, взяли его под руки. Несмотря на все уверения Брунгильды, Лешек старался освободиться из рук уводивших его людей. Он стонал, подозревая измену. Силы, однако, изменили несчастному Лешку: здоровый мужчина-слуга взял его на плечи и понес вверх по лестнице. Брунгильда и Муха следовали за ним. На него набросили плащ, и Кашуба повел его в хату, где была приготовлена для него одежда. Княгиня выбрала блестящий наряд. Она возвратилась в светлицу, где намеревалась принять и угостить освобожденного Лешка.
По ее приказанию слуги поставили на стол миску с мясом, чашки с молоком и медом, белые калачи и другие яства. Княгиня рассчитывала сладким голосом и любезностью привлечь на свою сторону недоверчивого Лешка. Муха должен был предварительно подготовить его к тому.
Немного времени спустя двери открылись, и в светлицу вошел любимец княгини, за которым следовал, придерживаясь за его рукав, несчастный, изуродованный Лешек. Это уродство, при его красоте, вызывало чувство сострадания даже в тех людях, которые привыкли к подобным зрелищам. Он был одет в княжеское платье, богато расшитое золотом; на нем была обувь с красными шнурами и, точно потехи ради, меч, пристегнутый к кушаку. Светло-русые его волосы, только что вымытые, длинными прядями опускались ему на плечи. Бледное, истомленное лицо выражало душевную боль. Красные впадины глаз, которых веки не закрывали вполне, придавали лицу его выражение тупого ужаса.
Брунгильда усадила гостя за стол, сама же, стоя, подавала ему мясо и мед.
Лешек до такой степени оказался голодным, что с жадностью кидался на все, что ему предлагали. Он молчал.
Княгиня заискивающим голосом обратилась к нему:
— Скажи своему отцу, что я сожалею, бесконечно сожалею обо всем, что случилось. У меня тоже есть сыновья, почти твоих лет; я горько плакала, узнав о постигшем тебя несчастии. Князь был тогда пьян, слуги его не поняли; правда, он велел тебя посадить в темницу, но не велел выкалывать глаз. Напротив, он чуть не убил того человека, который осмелился сделать это.
Брунгильда долго еще говорила; Лешек слушал ее и молчал. Это молчание беспокоило княгиню: ей показалось, что Лешек не доверяет ее словам. Она всеми силами старалась уверить несчастного, что все произошло без участия князя, что он совершенно в этом неповинен.
— Тебя сейчас повезут к твоему отцу, — продолжала княгиня, — я вымолила у князя тебе свободу, в надежде, что ты отца своего сумеешь помирить с нами. Передай ему, что и князь, и я желаем жить с ним в дружбе, в согласии. Пусть приезжают к нам все ваши, пусть сразу рушатся все недоразумения.
Лешек молчал по-прежнему.
— Ты ему все передашь, что я говорила? — спросила она.
— Что слышал, все передам, — ответил, наконец, Лешек.
Ни одного слова больше не удалось Брунгильде вытянуть у слепца, упорно молчавшего. Люди и верховые лошади дожидались давно на дворе; двое слуг должны были ехать по обеим сторонам освобожденного и поддерживать его в седле.
Вскоре Лешек в сопровождении своих спутников выезжал из города. Муха стоял у ворот, Брунгильда подошла к нему. Она позвала своего любимца в светлицу, где никого не было, и поднесла ему кубок меду.
— Сейчас, немедля, отправляйся в дорогу, — сказала она, ласкаясь к Кашубе. — Будь осторожен, здесь нужно много ума. Поедешь к дядьям моего мужа, скажешь им все, что ты видел, что Лешек теперь на свободе, что мы хотим с ними мириться, пускай приезжают к нам. Кметы волнуются, защита не одному князю нужна, а и всей нашей родне… Пусть приезжают, чем скорее, тем лучше! Главное, сумей передать им все это, не раздражи их; напротив, по возможности, успокой. Одним словом, делай как знаешь, но чтобы они непременно явились сюда. Понял?
Улыбающееся, веселое лицо Мухи служило лучшим ответом, что сметливый малый усвоил слова княгини и был уверен в исходе данного ему поручения. Брунгильда велела ему отправиться сейчас же, и когда увидела его выезжающим из ворот, отправилась к князю взглянуть, что он делает. Князь, выпивши изрядное количество крепкого, старого меду, спал на скамье и храпел на всю комнату.
XVI
На следующий день Хвостек, хоть и обнадеживал себя тем, что кметы не посмеют напасть на него, велел, однако, по совету Брунгильды, приготовляться к защите. Женщины сносили камни на столб и на стены, а на башне расставили стражей, чтобы следить за всем происходящим в окрестностях.
Князь, княгиня и смерды совещались в избе.
— Они не посмеют осуществить своего нападения! — уверял Хвост.
Брунгильда отчасти и соглашалась с ним, но все же советовала рассчитать свои силы. Людей оказалось довольно; вооружив их, как следует, можно было надеяться устоять против неприятеля, хотя бы и в десять раз большего. Столб был наполнен запасами хлеба и мяса. На совещании положено было, во всяком случае, держаться до тех пор, пока не подоспеют саксонцы. Князь со Смердой отправился осматривать, все ли в порядке.
Огромная башня — княжеский столб, куда направился Хвостек, была возведена много лет тому назад. Люди рассказывали о ней чудеса. Она была выстроена из камня; бревна и деревянные доски разделяли ее на несколько этажей.
В нижнем этаже хранились драгоценности и находились амбары с хлебом. Под ними — темные, сырые ямы, вроде той, из которой вчера вывели Лешка, и колодезь, куда обыкновенно спускали осужденных на голодную смерть. Следующий этаж весь был наполнен камнями, необходимыми для защиты. Здесь также стояли бочки со смолою, которую зажигали и выливали на осаждающих. Этажом выше обыкновенно во время осады помещались стрелки, метавшие камни и стрелы сквозь пробитые с этой целью в стене бойницы отверстия. Около стен лежали целые кучи досок, бревен, камней и связки лучин. В подземелье, кроме колодца, помещались еще громадные печи для того, чтобы во время осады вода и хлеб были всегда под рукою. В те времена осада никогда не продолжалась особенно долго, что вполне успокаивало Хвоста. Большей частью нападения совершались стремительно, и враги, захватив в случае удачи все, что можно было с собой унести, возвращались к себе обратно.
Хвост все осмотрел. Во время осмотра он не сказал ни одного слова.
'Не сумеют они победить меня здесь, эти собачьи сыны', — думал он про себя, возвращаясь домой.
Князь снова лег на скамью.
Ночь наступила, никто ниоткуда не приезжал, ни одной новой вести. В окрестности полная тишина. Погода была светлая, воздух чистый, озеро, точно зеркало, даже лес вдали легко можно было рассмотреть.
