очередь из жаждущих потанцевать с нашей Гаечкой. Но Гаечка была непреклонна.
— Все танцы сегодняшнего вечера я обещала вот этому вот товарищу. — С этими словами Гайка церемонно указывала рукой на вашего покорного слугу. — Я перед ним очень виновата. И хотела бы загладить свою вину!
Нужно ли говорить, что я был крайне польщен? Что я простил Гайке все ее грехи, включая будущие? Что я уже почти созрел сделать ей предложение? Ну не замуж, конечно. Но на что-то вроде, столь же приятное…
А со сцены неслось:
Хмельные компании там и тут дружно подпевали солисту, не вставая из-за своих уставленных горючим столиков:
Мда…
А потом мы с Гаечкой пили шампанское. Не помню, как знатоки алкогольных ритуалов называют эту фигню — когда после водки пьют шампанское. Не то «северное сияние», не то «death track»… На второе, конечно, больше похоже по сути. Но и от первого в ощущениях что-то есть… Спишь потом — будто в прошитой разноцветными лучами невесомости паришь…
А потом мы с захмелевшей и явно подавленной масштабами гулянки Гайкой отчаянно целовались в коридоре.
К стыду своему я плохо помню подробности. Но зато помню, что в целом у меня было такое чувство, что губы слегка устали от этого приятного, но все же избыточно подросткового времяпрепровождения и хорошо бы перейти к чему-то посущественней. И мы бы перешли, если бы тем временем не обнаружилось, что Тигрёнок наш мертвецки пьян и спит лицом в салате «оливье».
Делать нечего — мы с Гайкой, которая оказалась по-мужски сильной, потащили бездыханное тело моего спасеныша «в номера».
То есть в наш с ним номер.
Тигрёнок был довольно тяжелым. Он брыкался, мычал что-то невразумительное и хватался за все дверные ручки, перила и выступающие фрагменты интерьера… Снимая с него ботинки возле узкой кровати, рассчитанной на одного полумертвого от усталости сталкера, я опасливо прикидывал — станет ли наш Тигрёнок блевать или воздержится?
Помню, Гайка что-то шутила по этому поводу. Мы смеялись. И целовались снова. В руках у Гайки была недопитая бутылка пива «Беке»…
…Вон она, кстати, та бутылка. Пустая уже. Лежит возле мусорного ведра, в которое заправлен аккуратный синий пакетик.
Я высушил лицо полотенцем и придирчивым взглядом осмотрел себя в зеркало, что висело над умывальником. Да, на одутловатом, синюшном каком-то лице отпечаталось все — и пиво, и шампанское, и водка. Такие рожи хорошо снимать для социальной рекламы, в ролике о вреде пьянства, типа «пьяный отец — горе семьи» или «напился, подрался, сломал деревцо — стыдно смотреть людям в лицо»…
Святые угодники! Сколько раз я обещал себе не смешивать? И что?
Моя одежда лежала неопрятной кучей возле стула (на котором она, по идее, должна была бы висеть).
Я вынул из кучи штаны и обшарил карманы — как выяснилось, пропили мы не так уж и много.
Затем я осмотрел нагрудный карман. Наша с Тигрёнком часть гонорара за «подсолнух» была на месте.
Пересчитывать я не стал — пачки производили впечатление нетронутых. Да и вообще, ну кто бы это из сталкеров стал бы, как поганая жена из комедийного сериала, вытягивать из каждой пачки по купюре, вместо того чтобы потибрить всю пачку целиком?
Тут взгляд мой упал на контейнер Тигрёнка, который валялся на боку возле прикроватной тумбочки.
Поцарапанный, старый, прохудившийся… Небось на «блошке» сталкерской купил задешево…
От контейнера мои мысли плавно перетекли к артефактам.
««Подсолнух»… Благодаря этой чернокудрой негодяйке мы получили за него неплохие деньги… И, кстати, «ножницы». За них бы мы получили еще большие, если бы только не эта самая больная девушка Алёна… Но любимая девушка — это святое. А деньги — деньги грязь. Поэтому…».
Бездумно рассуждая, я приблизился к сопящему Тигрёнку, поднял его контейнер с пола и открыл его.
Глянул внутрь. Ёханый мамай.
«Ножниц» внутри больше не было. Не было!
Я сжал кулаки в бессильной злобе. Выкрикнул проклятие.
Я хорошо запомнил, как вчера вечером, когда веселье дошло до точки и стало ясно, что пора, все- таки пора нам спать по своим кроватям раздельно, я проводил Гайку до двери её номера… Как она поцеловала меня на прощание и сказала, что я классный парень и все было супер…
Вот так вот… Сначала поцеловала классного парня, а затем скоммуниздила у него самое ценное — его хабар…
— Ну и сучка! — вслух воскликнул я, что было дури засадив кулаком в фанерную дверь номера.
— Что вы сказали? — Над подушкой поднялась ушастая голова проснувшегося Тигрёнка.
— Сказал, что «ножницы» твои украли, вот что.
— Как украли «ножницы»? Не может быть! — Тигрёнок тер затекшие глаза белыми костяшками пальцев.
— Может… Еще как может…
— Но кто? Кто это… мог сделать?
— Сделать мог кто угодно. Но с вероятностью девяносто девять процентов это сделала наша общая подруга Ириша-не-знаю-ни-фамилии-ни-адреса…
— Гайка? — как-то очень безнадежно уточнил мой спасеныш.
— Да, она. Будь это кто-то другой, кто-то из «каперов», он бы и деньги с собой прихватил!
— Ну так надо, значит, отправляться в погоню! Мы догоним её, как в прошлый раз! И отберем у нее «ножницы»! — Тигрёнок вспрыгнул на пол и принялся лихорадочно одеваться.
— В прошлый раз нам помогал чернобыльский пес. А в этот раз кто будет нашим ведущим следопытом? Пес-то ушел уже давненько!
— Это да… Но, может, охрана что-то видела?
— Охрана, конечно, ничего не видела. Охрана никогда никого и ничего не видит и не знает. Это только в фильмах охрана демонстрирует чудеса компетентности и подозрительности. А в жизни охранять сажают самых никчемных мудозвонов, которых больше нигде использовать нельзя…
И мы с Тигрёнком обменялись взглядами двух записных лузеров. Лузеров в квадрате.
Представьте, каково это — быть обворованным два раза за два дня! И притом обворованным одним и тем же человеком! Человеком-женщиной, женщиной-сукой!
