цену раба на его одежде, прежде чем отвести несчастного к остальным. Джованни заинтересовался и спросил моряка, который, по-видимому, хорошо знал местные обычаи, зачем это делают.
— Как только аукцион завершится, нас отведут к паше, который сможет купить одного из каждых восьми невольников для себя.
— А почему нас привели сюда? — удивился Джованни.
— Потому что на аукционе определяется настоящая цена рабов. Так как паше разрешено купить одного из каждых восьми рабов, нужно знать, сколько они стоят, чтобы вычесть их стоимость из доли добычи правителя.
— Какая точность, — произнес Джованни с насмешкой. — И какое чувство справедливости…
Когда пришла его очередь, он удивился, сколько денег за него предлагают, даже больше, чем за юную красавицу. Позже Джованни догадался, что пираты сообщили старику, что, несмотря на жалкую одежду, он принадлежит к благородному роду, и за него дадут хороший выкуп. Торговцы и богатые горожане спорили, сколько за него можно выручить, если перепродать. В конце концов Джованни приобрел богатый купец-мавр, который занимался тем, что получал выкуп за христианских пленников.
Аукцион закончился перед наступлением ночи. Вскоре муэдзин прокричал призыв к молитве, и толпа рассосалась. Янычары повели пленников в одну из трех тюрем паши в нижней части города, в подземельях которых без света и свежего воздуха постоянно жили несколько сотен рабов. Новичков разделили на группы, тщательно отделив мужчин от женщин, и развели по комнатам, вмещающих в себя до двадцати человек. Им дали хлеб и воду, предупредив, что нужно оставить немного на утро. Стражники разговаривали на странном языке, называемом «франко», — смеси французского, испанского, итальянского и португальского. На этом языке турки и алжирцы общались с рабами, а невольники — между собой.
— Форти, форти! Быстрее. Быстрее! — кричал стражник, открывая дверь в помещение, где Джованни провел бессонную ночь на вонючем гамаке.
Пленников собрали у тюремного входа, а потом отвели в Дженину, величественный дворец паши. Джованни заметил, что среди остальных нет девушки, с которой вчера случился истерический припадок. Вскоре от невольниц до него дошел слух, что бедняжка ночью покончила с собой, удавилась шарфом. От этой новости кровь застыла у него в жилах, но потом, вспомнив похотливые взгляды толстого купца, который ее купил, юноша подумал, что, может, она поступила правильно.
Пленников, как и прежде в сопровождении старика с табличкой, по одному провели перед пашой, сыном Барбароссы. Великого и ужасного пирата в возрасте семидесяти пяти лет вызвал ко двору султан Константинополя. Перед отъездом Хайраддин передал трон своему сыну Гассану, упросив султана Сулеймана назначить его пашой Аль-Джезаира. Гассан, однако, сильно отличался от отца и внешне, и по характеру. От матери-берберки он унаследовал любовь к Алжиру, которую никогда не испытывал его отец, турок по происхождению. На самом деле Хайраддин, прозванный Барбароссой, всегда считал Алжир не более чем стратегически важным местом нахождения своей пиратской флотилии. Ему больше нравилось бороздить просторы Средиземного моря, которое он знал как свои пять пальцев. Хайраддина не интересовала жизнь горожан или вопросы городского планирования. Гассан, не такой кровожадный и вспыльчивый, как отец, не только искренне любил Аль-Джезаир, но втайне мечтал вернуть ему независимость и избавиться от двух тысяч янычар, которые отравляли жизнь самому паше и его подданным. Всего год Гассан правил городом, но уже завоевал уважение населения, состоящего из берберов, арабов, мавров, евреев и христиан- ренегатов, не говоря уже о многочисленных христианских рабах, захваченных в море, и чернокожих невольниках, которых привозили арабы.
Гассан-паша сидел, скрестив ноги, на возвышении в огромной, скромно украшенной зале и выглядел довольно невзрачно. Низенький и толстый, с круглым лицом, редкой черной бородой и шишковатым лбом, он казался еще меньше ростом под большим голубым тюрбаном. Подобно отцу, он слегка шепелявил, но обладал быстрым и острым умом. Возле возвышения стояли четыре янычара, за спиной паши находились три советника. Старик, следивший за продажей рабов, сидел у подножия платформы, уткнувшись в свои таблички, пока рабов одного за другим проводили перед пашой. Паша внимательно смотрел на каждого невольника и цену, написанную на его одежде, и иногда задавал старику вопросы. Время от времени он обращался к советникам и даже к пленникам, старик переводил. Он долго расспрашивал Джованни о его происхождении, семье и состоянии. Джованни повторил ложь, придуманную для капитана пиратского судна. Юноша попросил пашу, чтобы тот, если решится на покупку, приобрел вместе с ним и его слугу Эмануила. Джованни сказал, что не хочет расставаться с ним и тем паче оставить его здесь после того, как заплатят выкуп.
Как обычно, паша не стал принимать решение сразу, и всех невольников вновь отвели в тюрьму. Они провели там несколько дней, а после их разделили. Тех, кого выбрал паша, вызвали по очереди. Джованни и Эмануил с облегчением услышали свои имена. Там же присутствовали все горожане, которые выразили желание купить кого-нибудь из пленников. Они платили старику и его помощникам и забирали своих новых рабов с собой. Некоторые из невольников плакали, покидая товарищей, другие, казалось, смирились со своей участью. Несколько человек, которых купил паша, остались на том же месте. Затем к ним подошел дворецкий, сорокапятилетний мужчина внушительного вида, и заговорил. Джованни узнал в нем одного из тех, кто сидел рядом с пашой. Он был арабом, рожденным в Алжире, и звали его Ибрагим бен Али аль- Таджер. Он разговаривал тихим, спокойным голосом. Дворецкий сообщил, что всех женщин заберут во дворец и определят на разные работы. Все мужчины — кроме одного, умелого повара, которого тоже отведут во дворец, — останутся в тюрьме. Они будут благоустраивать город — заниматься ремонтом и строительством дорог или городских зданий. Ибрагим сказал, что с невольниками будут хорошо обращаться, если только они будут починяться законам. И предупредил, что за любую попытку к бегству их сурово накажут: в первый раз дадут триста ударов палками, во второй — отрубят руку, а в третий — казнят.
— Значит, у нас только одна попытка! — шепнул Джованни Эмануилу.
Глава 63
Вместе с пятнадцатью другими невольниками Джованни отвели в тюрьму. Их завели в большую комнату, где каждому на правую лодыжку надели железное кольцо. От кольца тянулась тяжелая цепь в пять или шесть звеньев, которая ограничивала движения пленника и не давала идти быстрым шагом. Подобная конструкция имела ряд преимуществ: не слишком обременяла рабов при работе, но сразу же выдавала в них невольников паши и служила значительным препятствием, вздумай они бежать.
После того как на Джованни и Эмануила надели кольца, друзья получили возможность свободно передвигаться по тюрьме. Кроме плохо проветриваемых помещений для сна там еще оказалась таверна — огромная, слабоосвещенная сводчатая комната с одним-единственным окном. Рабы могли там встречаться и даже пить вино и играть в кости и карты. Войдя с Эмануилом в эту шумную пещеру, Джованни полюбопытствовал, откуда рабы берут деньги, чтобы тратить, ведь у них все отняли. Хитро взглянув на спутника, Эмануил показал ему дукат, который сумел спрятать в башмаке. Два друга сели за стол, где было не слишком шумно, и заказали кварту вина у болезненного вида юноши.
— Хорошо, что мне удалось сохранить эту монету! — прошептал Эмануил. — По крайней мере, среди всех невзгод у нас будет несколько приятных минут.
— Вчера один из турецких солдат забрал у меня все деньги, что я вынес с корабля, после того как у меня хватило глупости сунуть их обратно в карман!
— Не знаю, на сколько кварт вина хватит этого золотого дуката. Впрочем, подозреваю, что нам скоро опять придется пить воду.
Джованни огляделся.
— Странно, однако, что все эти люди, которые здесь, по-видимому, уже много месяцев и лет, до сих пор тратят то, что им удалось спрятать от пиратов и солдат. Как бы то ни было, паша поступил мудро, дав им такую возможность!
— Полностью с вами согласен.
Слова эти произнес толстяк, сидящий на другом конце стола.
— С кем имеем честь? — осведомился Джованни.
