МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ. ОСОБНЯК ВАХИ СУЛТАНОВА
Едва слышный звук, доносившийся из-за двери дамской уборной, насторожил Боксера. Ему уже давно не доводилось слышать такого. Тем более в стенах этого особняка — люди, способные на столь искреннее проявление чувств, сюда по своей воле попадали нечасто.
Он остановился, прислушался внимательнее. Представил, как это могло выглядеть, если бы кто-то увидел его со стороны. Однако сейчас было не до подобных мыслей — и в самом деле было похоже, что там, в дамской комнате, кто-то тихо, едва слышно, плакал. Собственно, звуков самого плача не доносилось — только по временам проникали сдавленные всхлипывания.
Входить в дамский туалет не принято (не то, чтобы запрещается — именно не принято) даже начальнику охраны. И все же… Поколебавшись, Боксер осторожно повернул ручку и чуть толкнул дверь. Хорошо отрегулированные и смазанные петли провернулись беззвучно.
Прислонившись спиной к голубому кафелю стены, прямо на мусорном бачке, закрыв лицо руками, сидела та самая блондинка, которая полчаса назад обрабатывала ногти на ногах Вахи Султанова. Сквозь ее пальцы просачивались мутноватые от размытой косметики слезы, мерно капали на распахнувшийся коротенький кокетливый халатик. Одна грудь — пышная, но еще крепкая, не кормившая, загоревшая, с большим коричневым окружием вокруг обмякшего сосочка — вылезла из-под материи, другая была видна только до половины.
Боксер шагнул в помещение, плотно закрыл за собой дверь. Услышав этот звук или просто почувствовав присутствие постороннего, девушка испуганно дернулась, едва не ударившись затылком о стену, уставилась на вошедшего своими синими, как васильки в поле, глазами. От этого движения обнажилась и вторая грудь. Мужчина невольно скосил взгляд на них, однако девушка этого не заметила.
Он присел перед ней на корточки.
— Не бойся, — Боксер постарался, чтобы его голос и слова звучали как можно доброжелательнее.
И тут же поймал себя на том, что не знает, как зовут эту педикюршу. Он вообще практически никогда не интересовался именами всех этих девиц — чаще всего именно столь любимых южанами блондинок, — их часто привозили сюда, они жили здесь более или менее длительное время и потом их отсюда увозили. Он всей душой презирал это бабское, настолько расплодившееся нынче, племя, прекрасно зная, на что здесь соглашаются эти самки ради того, чтобы получить плату побольше.
— Тебя как зовут? — он положил свою могучую, столько раз посылавшую противника в нокаут, руку на ее круглое мягкое плечо.
Педикюрша сначала вздрогнула от этого прикосновения, попыталась вжаться в стену. А потом вдруг напротив, подалась к Боксеру, вцепилась своими длинными острыми ногтями в лацканы его пиджака.
— Увези меня отсюда! — заговорила она горячечным шепотом. — Не нужно мне денег, ничего не нужно! Только увези!.. Здесь страшно!
— Ну-ну, милая, успокойся… — Боксер попытался привлечь девушку к себе.
— Hе трогай меня, — вдруг заверещала она, пытаясь вырваться из его рук. — Все вы одинаковые…
Этого еще не хватало! Если сейчас кто-нибудь услышит ее визг, черт знает что может получиться. Ясно же, что у нее с Вахой что-то произошло. И если этот кавказец узнает, что его подруга взбунтовалась, неизвестно, как поведет его 'горячий южный кровь'!
Боксер сграбастал девушку в свои мощные объятья, крепко зажал ей рот ладонью.
— Ну-ну, успокойся, милая, — уговаривал он ее не привыкшим к шепоту голосом. — Все будет хорошо, только не надо кричать…
Она вырывалась, крутилась, билась в истерике… Да только куда ей совладать с мускулатурой мужчины, причем, мужчины весьма спортивного! Боксер приподнял ее, уселся сам на хрустнувший под его весом мусорный бачок, легко, как куклу, не обращая внимания на ее трепыхания, развернул девушку, усадил себе на колени. От этого пояс на ее халатике окончательно распустился, и его полы разошлись. Боксер, стараясь не смотреть на ее ладное загорелое тело, какое-то время просто сидел, удерживая девушку, ожидая, пока она хоть немного успокоится. Лишь бы не укусила, — думал он, стараясь, чтобы и в самом деле его пальцы не попали в ее широко раскрытый задыхавшийся рот.
Выждав некоторое время, он поймал момент, когда она пыталась втянуть в себя воздух, отпустил рот и несильно, но звонко шлепнул девушку по щеке. Та даже поперхнулась. И разом как-то обмякла.
— Ну что, все? — теперь Боксер говорил строго — мягкость, по его мнению, могла только спровоцировать новую истерику.
— Отпусти, — тихо сказала она.
— Вот так-то лучше…
Мужчина отпустил ее, поднялся сам. Встал так, чтобы она не смогла проскочить мимо него в коридор.
— Так что же все-таки случилось? — спросил он, с невольным обостренным вниманием наблюдая за тем, как она, и в самом деле опомнившись, запахивает на груди халатик, затягивает поясок.
— Увези меня отсюда… — безнадежно попросила она еще раз. — Увези…
— Увезу! — твердо сказал Боксер. — Обязательно увезу. Только скажи, что случилось!
Он и в самом деле решил увезти отсюда эту дурочку, которая — по глупости, по жадности или по даже по похоти — вляпавшись в это дерьмо, теперь пыталась каким-то образом из него выбраться. В конце концов, он ведь мужчина, к которому обратилась за помощью женщина! Он обязан отвечать за безопасность объекта, однако в его функции не входит силой удерживать здесь ни в чем не повинных людей!..
Но ведь удерживал же! И неоднократно! Сколько тут он уже насмотрелся за время работы на Ваху! И то, что сам он лично никогда никого не мучил, мало его оправдывало даже в собственных глазах. Его угнетало тут многое — и не на последнем месте стояло то, что он, истинный русский, помогал кавказцам «доить» своих же, русских. А тут еще эта истерика у женщины, в присутствии которой совсем недавно этот зверек Ваха откровенно издевался над ним…
Уж не потому ли она обратилась за помощью именно к нему, что почувствовала, что он тут, в особняке, не свой?.. Да нет, скорее всего, она бы сейчас бросилась просить помощь к любому русскому, кто оказался бы рядом и проявил бы к ней хоть капельку искреннего сочувствия. Или даже неискреннего.
Между тем Боксер был готов и в самом деле увезти ее отсюда. Ну а там будь что будет!
— Правда увезешь?
Она не верила. Но ей так отчаянно хотелось верить хоть кому-нибудь!
— Сказал же!
Блондинка подошла, уткнулась ему лицом в широкую грудь.
— Мне страшно, Боря, — тихо сказала она. — Мне так страшно…
Боря… Откуда она знает, как его зовут? А-а, кажется, Самурай обратился у нему по имени там, когда они были у Султанова…
— Так что же случилось?
И тут ее словно прорвало. Она заговорила торопливо, горячечно, не обращая внимания на то, насколько коряво и неправильно строит фразы.
— Ваха отправил Самурая и Ису выпытать у какой-то девушки, которую они вчера привезли, что именно они изобрели с каким-то стариком. А со стариком они тоже что-то сделали, не знаю что. Он сказал Самураю, чтобы тот научил, как это делается, выпытывать, Ису… А Иса сказал, что он обязательно хочет блондинку попробовать. Тогда Ваха сказал, что вечером даст ему меня… Они не знали, что я еще не ушла и была в соседней комнате, все слышала…
Ага! Значит, Самурай должен что-то выпытать у той девушки, которую они держат в подвале… Уж он, Самурай, выпытает это точно…
— Ну а ты сюда разве не затем приехала? — с досадой скорее на себя, чем на на нее, спросил Боксер. — Ну побывает у тебя лишний черномазый хрен — что, от тебя убудет, что ли?..
