затем изучал булочное ремесло, далее служил писцом в адвокатских канцеляриях. В 1848 году принял активное участие в революционном движении. За свои публичные выступления в демократическом духе неоднократно избирался товарищем председателя и. представителем «Славянской Липы». 28 ноября 1848 г. был избран депутатом имперского сейма в Кремзире, где занял место на правой. Человек настроения и путанных политических взглядов, он оказался прикосновенным к делу Бакунина, был арестовав, предан суду и просидел 2,5 года в тюрьме. После выхода из тюрьмы отошел от политики.
В Карлине (Каролиненталь) Бакунина навещали Пауль, Геймбергер, Арнольд и Адольф Страка, прибывший в Прагу за день до отъезда оттуда Бакунина. И с ними по словам Бакунина разговоры велись на общие темы; но это, конечно, было не так, ибо комиссия установила, что разговоры велись при закрытых дверях и тихим голосом. С другой стороны Бакунин признал, что во время этих разговоров он пытался склонить Э. Арнольда к более активным революционным действиям.
212
По возвращении в Дрезден Бакунин не скрывал своего недовольства результатами своей поездки в Прагу, однако не переставал выражать твердую надежду на неминуемость чешского восстания. Так показывал Г. Страка, встретившийся с Бакуниным сейчас же по приезде его из Праги. Бакунин объяснил, что выражал тогда больше веры в неизбежность восстания, чем сам имел, для поддержания духа в людях, с которыми вел дела. При этом он исходил из мысли, что вера способна двигать горами и придавать людям огромную энергию (эту же мысль он высказывает и в «Исповеди»). Вдобавок Богемия казалась ему тогда единственною славянскою страною, способною к революции (см. Чейхан, стр. 49-51 и 84; «Материалы для биографии», т. II, стр. 443).
В частности Бакунин поддерживал настроение своих молодых славянских товарищей намеками на близость радикальной революции в России. и хотя ничего не говорил им о своих связях с отечеством, но из бесед с ним они выносили впечатление, что такие связи существуют. Так Густав Страка показал, что в Лейпциге Бакунин все более настойчиво выступал с революционными планами, которые в общем клонились к тому, чтобы вызвать революцию в Германии и Богемии одновременно, и чтобы она распространилась через Польшу в Россию. «Бакунин никогда и никому не сообщал о своих сношениях с Россией, согласно своему принципу никого не называть и не говорить ничего кроме самого необходимого. Однако он вероятно состоял в сношениях с Россией через Польшу, так как он с уверенностью рассчитывал на то, что при распространении революции в Богемии, Германии и Польше разразится революция также и в России. Бакунин сам говорил ему, что в России существуют великолепные предпосылки для революции и как раз в социальном смысле» (мы знаем это и по писаниям Бакунина, помещенным как в третьем, так и в настоящем томе нашего издания). Австрийские следователи, вероятно не без внушения российского посла, заинтересовались вопросом о связях Бакунина с Россиею, составлявшей тогда оплот европейской реакции и незадолго до того спасшей габсбургскую монархию. На предъявленный ему вопрос об ожидавшейся им поддержке революции из России Бакунин ответил, что это — вздор, но признал, что он вообще старался вкоренить особенно у чехов ту мысль, что в России имеется очень много революционных элементов. Он делал это как для поддержки духа среди своих приверженцев, так и для противодействия реакционной панславистской партии, возлагавшей надежды на царскую Россию (Бакунин здесь имеет в виду партию Палацкого). Для характеристики своих взглядов на судьбы России Бакунин сослался на свое «Воззвание к славянам». Он заявил, что считает революцию в России делом далекого будущего, причем остается при своем убеждении, что этой революции безусловно должно предшествовать восстановление Польши (возможно, что в данном пункте доклад австрийского аудитора не совсем точно передает мысли Бакунина).
Мейендорф в письме к Паскевичу от 8/20 декабря 1848 г. уверяет, что Бакунин вместе с поляками распространял слухи о революционных вспышках в России, чтобы придать себе больше важности (Р. Meyendorff — «Politischer und privater Briefwechsel», Берлин и Лейпциг, 1923, том II, стр. 131-132).
213
В связи с планом восстания в Богемии Бакунин проявил величайший интерес к настроению расположенных там венгерских войск. Об этом можно судить по вопросам, которые ставились Бакунину в саксонской следственной комиссии на основании откровенных показаний И. Фрича, граничивших с предательством: «По словам Иосифа Фрича во время его пребывания у вас в Дрездене вы его расспрашивали о расположенных в Праге мадьярских войсках, на что он вам сообщил, что часть таковых уже выступила оттуда. При этом он заключил из ваших слов, что вы должны были получить известные обещания относительно этих воинских частей, и что вы смотрите на все предприятие как на заранее подготовленное, ибо вы пришли в негодование от того, что эти войска были уведены из Праги» («Прол. Рев.», 1. с., стр. 221; «Материалы для биографии», том II, стр. 179). В Саксонии Бакунин отрицал справедливость этого показания Фрича, в австрийской же комиссии объяснил, что слышал о взаимных симпатиях между пражским студенчеством и венгерскими военными и потому был огорчен сообщением об уводе мадьярских войск (Чейхан, прим. 228; Материалы», т. II, стр. 452-453).
214
Почему-то ни здесь, ни вообще в «Исповеди» Бакунин ни словом не упоминает еще об одном из своих агентов в Праге, а именно о Иосифе Аккоpте, поляке из Кракова, знакомом с военным делом, а потому получившем от Бакунина поручение заняться устройством военной стороны предприятия. Этого Аккорта выдал И. Фрич. Бакунин в Саксонии отрицал всякое с мим знакомство, а Австрии был принужден признать его, но утверждал, что Аккорт приехал в Прагу против его воли. Бакунину также неприятно было совместное посещение его Аккортом и Фричем в Дрездене (см. ниже), так как ему было известно, что Аккорт посещал польское общество в Дрездене и там хвалился своею деятельностью в Праге, не имевшей по словам Бакунина никакого значения. Напротив Фрича он, Бакунин ценил по той причине, что тот проявил большую энергию в Праге в 1848 году. Согласно показаниям Фрича он встретился с Аккортом еще в марте в редакционном помещении Э. Арнольда. При этом Аккорт сообщал ему, что приехал в Прагу для принятия деятельного участия в предполагающейся революции и что послан в Прагу по просьбе Арнольда Бакуниным для организации этой революции. От Аккорта же Фрич узнал о том, что Бакунин находится в Дрездене, где занят подготовкою революционного выступления в Богемии. Далее Фрич сообщил, что Аккорт свел его на квартире Э. Арнольда с Адольфом Страка, что затем состоялось на квартире Томашека собрание с участием А. Страка, Мауна, приведенного Фричем, самого Фрича и Аккорта, на котором Страка изложил революционный план Бакунина. По ознакомлении с последним Фрич решил переговорить о нем с самим Бакуниным, для чего 12 апреля поехал в Дрезден вместе с Аккортом. Узнав от Виттига новый адрес Бакунина, Фрич рассказал Бакунину, что в Праге Арнольдом и другими ничего не делается, и что потому на Богемию рассчитывать в смысле революции не приходится. Бакунин был крайне этим недоволен. Он выразил особенное негодование на вступление русских войск в австрийские пределы, усматривая в этом поступательно движение реакции, Бакунин настаивал на скорейшем прекращении национальных распрей между немцами и чехами и на объединении усилий демократических элементов обеих наций... Он рекомендовал Фричу, заявлявшему о своих обширных связях среди студенчества, приступить к революционной организации молодежи. На возражение Фрича, что Богемия сама по себе слишком слаба для совершения революции, Бакунин ответил ему, что таковая будет доведена до конца присоединением новых сил, например когда она вспыхнет в Германии и затем перекинется на Богемию, а оттуда вместе с саксонскою революцией общим валом перекатится в Венгрию. Как на цель революции, которая должна была
