По дороге он продолжал обдумывать полученную информацию, в какой-то момент даже остановился, достал список стран и еще раз его просмотрел. Заглянув в «Антико Доло», он заказал стакан белого вина и тушеных каракатиц, но, поглощенный своими мыслями, едва к ним притронулся.
К себе он вернулся еще до семи, дом был пуст. Брунетти отправился в кабинет Паолы, снял с полки атлас мира, сел на потертый старый диван, раскрыв книгу на коленях, и стал разглядывать разноцветные карты. Потом сполз немного вниз, оперся головой на спинку.
Паола обнаружила его там через полчаса: он спал глубоким сном. Она окликнула его раз, второй, но очнулся он, только когда она подошла и села рядом.
Брунетти, если спал днем, всегда чувствовал себя после этого осоловелым и отупевшим, во рту возникал странный привкус.
— Зачем тебе это? — спросила она, целуя его в ухо и указывая на книгу.
— Шри-Ланка. А это Бангладеш, Египет, Кения, Кот-д'Ивуар и Нигерия, — перечислил он, медленно переворачивая страницы.
— Это что? Маршрут для нашего второго медового месяца по столицам самых бедных стран в мире? — спросила она со смехом. Он улыбнулся в ответ. — Я буду изображать из себя эдакую даму- благотворительницу с карманами, полными мелких монет, чтобы во время осмотра достопримечательностей разбрасывать их представителям местного населения.
— Любопытно, — сказал Брунетти, закрывая атлас, но не убирая его с колен. — И тебе тоже первое, что пришло на ум при упоминании этих стран, — бедность.
— Либо она, либо общественные волнения — в большинстве из названных тобою мест. А, еще дешевый «Имодиум».
— М-м?
— Помнишь, мы покупали «Имодиум», когда были в Египте?
Брунетти представилась поездка в Египет десять лет назад: оба мучились сильной диареей и два дня жили на йогурте, рисе и «Имодиуме».
— Точно.
— Никаких рецептов, никаких вопросов и очень, очень дешево. Если б я могла составить список препаратов, которые принимают мои друзья, чтобы успокоить нервы, можно было бы накупить всем подарков к Рождеству на пять лет вперед. — Заметив, что он не спешит смеяться ее шутке, она снова заинтересовалась атласом. — Так что там с этими странами?
— Митри получал оттуда деньги, крупные суммы. Или его компании получали. Я не знаю, как именно обстояло дело: все средства отправлялись в Швейцарию.
— Все деньги в конце концов оказываются именно там, разве не так? — спросила она его с усталым вздохом.
Брунетти стряхнул с себя мысль о злополучных странах и отложил атлас в сторону, на диван.
— Где дети? — спросил он.
— Ужинают у моих родителей.
— Может, в таком случае сходим куда-нибудь? — предложил он.
— Ты хочешь куда-нибудь меня сводить? Чтобы нас видели вместе? — проговорила она тихонько.
Брунетти точно не знал, какова доля шутки в ее словах, поэтому решительно ответил:
— Да.
— А куда пойдем?
— Куда хочешь.
Она прижалась к его плечу:
— Я не хочу ходить далеко. Как насчет пиццы в «Дуэ Колонне»?
— В котором часу вернутся дети? — спросил Брунетти.
— Думаю, не раньше десяти, — ответила она, глядя на часы.
— Хорошо, — проговорил он, поднося ее руку к губам.
22
Ни назавтра, ни на следующий день Брунетти не узнал ничего о Палмьери. В «Газеттино» появилась статья, в которой сообщалось, что в расследовании по делу Митри нет никаких сдвигов, однако имя Паолы там не упоминалось, из чего комиссар заключил, что его тесть действительно с кем-то поговорил. Общенациональные газеты тоже молчали. А позже в кислородной камере миланской больницы заживо сгорели одиннадцать пациентов, и история с убийством Митри была забыта, так как пресса занялась обличением системы здравоохранения.
Синьорина Элеттра сдержала слово и предоставила ему информацию о Сандро Буонавентуре на трех страницах. Женат, двое детей, оба учатся в университете, дом в Падуе и квартира в Кастельфранко Венето. Расположенная там фабрика, как и упоминал Буонавентура, записана на имя сестры. Деньги за нее были заплачены в течение одного дня, после того как с венецианского счета Митри сняли крупную сумму.
Буонавентура работал управляющим на одном из заводов Митри, пока не стал директором фабрики, принадлежавшей сестре. Вот и все: типичная история успешного бизнесмена среднего класса.
На третий день поймали человека, обчистившего почту на кампо Сан-Поло. На исходе четвертого часа допроса он сознался и в ограблении банка на кампо Сан-Лука. Это был тот самый тип, которого Яковантуоно в первый раз опознал по фотографии и которого он после смерти жены перестал узнавать. Пока с задержанным работали, Брунетти спустился в комнату, где его держали, и заглянул внутрь через стекло в двери: оно было прозрачным только снаружи. Комиссар увидел перед собой невысокого коренастого мужчину с редеющими темными волосами — Яковантуоно, вторично давая показания, описал худого рыжеволосого человека.
Брунетти вернулся в кабинет, позвонил в Тревизо Негри, полицейскому, расследовавшему смерть синьоры Яковантуоно, — дело, которое и делом-то нельзя было назвать, — и сообщил ему, что они арестовали грабителя и он не имеет ничего общего со словесным портретом, предоставленным Яковантуоно на втором допросе.
Поделившись с коллегой этой информацией, Брунетти спросил:
— Что он делает?
— Ходит на работу, возвращается домой, кормит детей обедом и каждый день отправляется на кладбище, чтобы положить свежие цветы на ее могилу, — ответил Негри.
— Другая женщина появилась?
— Пока нет.
— Если он действительно убил жену, то он хорошо притворяется, — заметил Брунетти.
— Во время разговора со мной он был очень убедителен. Я даже отправил ребят охранять семью и следить за домом на следующий день после ее смерти.
— Они что-нибудь видели?
— Ничего.
— Дайте мне знать, если что-то всплывет, — попросил Брунетти.
— Вряд ли это случится, как думаете?
— Вряд ли.
Обычно Брунетти инстинктивно чувствовал, если человек врет или пытается что-либо скрыть, но по отношению к Яковантуоно никаких подозрений, никакого предостерегающего внутреннего голоса у него не возникало. Комиссар поймал себя на курьезном ощущении: он не знал, чего ему больше хочется — оказаться правым или получить подтверждение тому, что маленький повар из пиццерии — действительно убийца.
Телефон зазвонил, когда его рука все еще лежала на трубке; резкий звук пробудил комиссара от задумчивости.
— Гвидо, это Делла Корте.
Брунетти тут же мысленно переключился на Падую, Митри и Палмьери.
