повествование ведется так, словно бы этих проблем и нет вовсе. Прямо как у соломоновских красноармейцев: придут освободители, большевиков выгонят, всех накормят, штаны выдадут и нос вытрут. А потом начнется идиллия.
Но ведь проблемы-то — есть!
Заводы — стоят! Не большевики их останавливали, это у «временных» само по себе вышло, но факт налицо. А раз нет промышленности — то нет и товаров. Нет товаров — нет торговли. Нет торговли — нет хлеба. А без хлеба города обречены на смерть. Ну как тут без реквизиций? Можно, говорите? Ну-ну, и как именно? Соблюдать священный принцип свободной торговли? А то, что миллионов двадцать — тридцать — сорок перемрут, это… Ах да, sorry, конечно же, за прогресс надо платить…
Мой решпект господам либералам. Правильно заметил фантаст Евгений Лукин: стоит интеллигенту переступить некую внутреннюю грань, и бандиту рядом с ним становится нечего делать.
…Какое бы правительство ни пришло в Зимний или же в Кремль, оно все равно ввело бы карточное распределение (если ему было не совсем наплевать, перемрет народ с голоду или нет), военное положение, реквизиции, и в любом случае никуда бы не делись все те же разруха, голод, тиф. Разница была бы в последующем положении России, а в текущем — ни малейшей, ибо механизмы — запущенные, кстати, задолго до Октября — продолжали работать и ставили перед любой властью совершенно одинаковые задачи и определяли совершенно одинаковые способы их решения.
Так что не надо нам песен о злых большевиках — они были далеко не самым плохим из возможных правительств. В отличие от «временных», они все же имели какую-то силу и политическую волю, в отличие от белых, воспринимали в качестве «своих» не несколько процентов, а подавляющее большинство населения, откуда автоматически вытекают меньшие масштабы террора: у большевиков было значительно меньше «классовых врагов». Они смогли, хоть и плохо, но как-то кормить города и не быть сброшенными крестьянской войной — то есть владели искусством лавирования между бездной и пропастью. Тиф… Ну тут уж ничего не поделаешь, вошь политикой не интересуется, ей наплевать, кто у власти. И на белых территориях, кстати, тиф свирепствовал еще больше, чем на красных, поскольку красные пытались хоть как-то организовать медицинское обслуживание не только армии, но и населения.
Так что не стоит обольщаться: лучше бы не было. А то, что в народных низах большевиков не любили… так кто и когда любит реальных правителей в трудные времена? Их полюбят потом, спустя двадцать лет, когда они поднимут страну и сумеют ее накормить. А пока что Советской власти приходилось быть насильно милой, ибо ничего из того, что обещала, она дать не могла. Кроме разве что восьмичасового рабочего дня — но что в нем толку, если рабочий не может за эти восемь часов заработать даже на кусок хлеба? А уж крестьянский идеал, сформулированный ещё в 1881 году в прокламации общества «Земля и воля»: «Забрать свою землю, податей не платить и рекрутов не давать», — недостижим ни при каком правительстве, даже при самом размужицком царе. И так было в масштабах всей страны, в каждой губернии, в каждом уезде, в любом отдельно взятом Совете, и улучшения в ближайшем будущем не предвиделось.
Это одна сторона проблемы — объективные обстоятельства. У нас еще будет возможность их прочувствовать глубоко и конкретно. А ведь была и другая сторона управленческой действительности того времени. Имя ей — кадры.
В русской революции партия большевиков показала себя самой надёжной и организованной силой, опираясь на которую Ленин со товарищи сумели
Какое-то очень недолгое время большевики надеялись, что партия останется
(Пример? До последнего времени я считала, что распоряжение о расстреле царской семьи пришло из Москвы. В этом действии, конечно, был некий политический смысл, и Ленин со Свердловым могли распорядиться. Но теперь думаю, что официальное большевистское объяснение куда более правдоподобно. Уральский Совет действительно мог принять это решение самостоятельно. Они там, на местах, еще и не такие решения принимали. Ну а Ленин со Свердловым, узнав об этом, им
…И едва дошло до конкретного дела, тут же выяснилось, что у партии катастрофически не хватает сил. Почти сразу большевики махнули рукой на какой бы то ни было политический контроль — да черт с ней, с политикой, лишь бы как-то наладить распределение хлеба и движение транспорта! Под угрозой оказалась работа в массах, которой традиционно была сильна РСДРП(б). Обезлюдели первичные организации — все мало-мальски пригодные к делу люди уходили на государственную работу или шли драться с белыми. Уже в ноябре 1917 года партийная работа в Петрограде по сути прекратилась. Власть попросту проглотила небольшую большевистскую партию, и не то что не поперхнулась, но легко съела бы в десять раз больше и не насытилась бы.
Выход оставался один — плохой, но без альтернативы. Партию начали усиленно увеличивать. Типичной стала ситуация, когда человек вступал в РКП(б), через месяц-другой, если не раньше, попадал на ускоренные партийные курсы и, едва закончив их, а то и не закончив, уходил на ответственную работу. Сплошь и рядом было этому члену партии лет двадцать от роду; образование он имел церковно-приходское; не то что о марксизме, но даже о программе собственной партии представление имел самое туманное, ибо употребляемых в ней слов попросту не понимал, а метод работы знал только один: глотка — мордобой — револьвер[6].
Разве можно такого кадра ставить на руководящую работу? Нет, конечно. Надо искать кого-то другого…
А других — не было!
Этих полуобученных мальчишек бросали на власть, как на вражьи окопы: кто не погибнет, тот прорвётся. Одни действительно погибали: от тифа, на войне, от вражеской пули из-за угла или от своей по приговору Коллегии ВЧК. Другие прорывались, дорастали до высоких постов, но редко меняли стиль руководства, усвоенный на Гражданской войне: глотка — мордобой — револьвер. Большая часть этих безумных выдвиженцев навсегда успокоилась в подвалах НКВД в тридцать седьмом году, перед тем наломав немыслимое количество дров. Однако дело свое они сделали: сумели поднять и удержать страну, пока власть выращивала им нормальную, вменяемую смену.
Пулю свою от ребят из НКВД эти товарищи заслужили, иные пять раз, а иные и сто пять. А вот камня от потомков — нет. Потому что если бы не они, так не было бы у нас мягких диванов. А не было бы диванов, не было бы и соответствующей морали.
Итак, с чего начинали большевики? С одной стороны, тяжелейшие объективные обстоятельства, требующие для своего преодоления громадных денег, налаженного государственного механизма, обученных кадров. С другой стороны, разоренная страна, развал всех управленческих структур и банда полуграмотных отморозков, с помощью которых предстояло эти обстоятельства преодолеть. И в качестве единственной альтернативы — «нулевой» вариант: развал страны и вымирание населения. Причем в обоих случаях: если бы большевики не справились и если бы они ушли.
