конфисковано, дом сожжён, а семья… А куда, кстати, делась его семья?
Рядовому бандиту тоже не оставляли альтернативы, поскольку в плен повстанцев не брали. Стало быть, либо он до последнего дерется с красными, либо… что?
Надо ли говорить о результате?
В июле 1921 года, выступая перед тамбовскими коммунистами, участник тех событий А. С. Казаков говорил:
«Преданная и лояльная нам часть крестьянства после произведенной фуражировки (понимай — грабежа), в результате которой оно лишилось всего инвентаря и жилища (так как оно сожжено), находится в безвыходном положении. Для него нет иного выхода, как только идти и пополнить банду, чтобы жестоко отомстить за свое добро, нажитое столь тяжелым трудом… В результате подобной „ликвидации“ банды растут, как грибы, и общая численность восставших достигает десятков тысяч человек. Действия командования напоминают поступки потерявшего голову человека, который, видя пожар своего дома, начал бы заливать его керосином».
Более того, у красных тут же возникла пресловутая «проблема исполнителя». Видя, что творится, «посыпались» воинские части — бойцы отказывались выполнять приказы, а когда на них стали нажимать, начали переходить на сторону повстанцев.
Какое-то время слабые и немногочисленные местные войска пытались бороться с разгорающимся пожаром, гоняя партизан по лесам, — занятие абсолютно бесполезное, ибо антоновцы утекали меж пальцев, а потом, материализовавшись в красном тылу, нападали на отряды. Деморализованные красноармейцы не выдерживали натиска ожесточенных повстанцев, и в итоге красные несли чудовищные потери.
Новый командующий войсками Тамбовской губернии товарищ Аплок, в полном соответствии с характерностью своей фамилии, еще подбавил керосинчику. 16 сентября он объявил, что все дезертиры, захваченные с оружием в руках, будут расстреляны, а села, оказывающие сопротивление, сожжены дотла. И действительно начал жечь села. Ну, естественно, колчаковские методы привели к колчаковскому же результату: восстание стало разрастаться с колоссальной скоростью. Тем более что Антонов применял классическую партизанскую тактику: появлялся там, где не ждали, наносил быстрые удары — в основном но продотрядам или мелким красноармейским отрядикам — и уходил. Искусно маневрируя, он сковывал основные силы красных, тогда как другие банды громили советскую власть в лишенных защиты волостях.
Первым, как водится, ситуацию понял Ленин, хоть и сидел в Москве. 27 сентября он спрашивает заместителя наркомпрода Брюханова, верна ли разверстка в Тамбовской губернии, не надо ли её уменьшить? «Нет!» — радостно заверяют тамбовцы, обещая, что разверстка будет выполнена полностью, если прислать дополнительную военную силу… и ещё силу… и ещё силу…
Равновесие
Южная армия дала втянуть себя в схватку… на взаимное истребление — вариант, являющийся при численном перевесе противника заведомо проигрышным. Тем не менее мордорцы продолжали биться умело и отчаянно: мартовский день уже клонился к вечеру, а Коалиция так и не сумела реализовать свое почти двукратное преимущество.
Карательный беспредел продолжался два месяца — при Аплоке и сменившем его Благонадеждине, — пока назначенный 25 октября командующим войсками Тамбовской губернии (как к тому времени называлось все, что разъезжало по уездам под красными знаменами) начальник Тамбовских пехотных курсов Редзько не повел более разумную политику. По крайней мере, этот бывший царский полковник, фронтовик и георгиевский кавалер в какой-то мере приструнил изрядно к тому времени разложившиеся красноармейские отряды и запретил расстреливать пленных, более того, желающие из них могли вступить в красные части. Антонов был бы полным дураком, если бы не воспользовался этим, чтобы внедрить к красным своих агентов, однако у рядовых бандитов появилась хоть какая-то альтернатива.
Выполнялись ли приказы товарища Редзько о запрете мародерства, насилия над местным населением и расправ с пленными — вопрос смешной. Конечно, выполнялись… кое-где и отчасти. Впрочем, туманность все равно запоздала. Доверие населения не так легко потерять, но вернуть потерянное обратно — в сто раз труднее. Крестьянин — он ведь совсем не дурак и отлично понимает разницу между беспредельничаю-щими продотрядовцами и карателями, которые жгут села по приказу вышестоящего начальства. На место большевиков, которым можно было бы пожаловаться на коммунистов, пришли такие же коммунисты — и крестьяне отшатнулись к Антонову.
…Участвовали в процессе формирования повстанческих сил прорвавшиеся белые отряды или же просто материализовались скрывавшиеся до сих пор офицеры — но осенью 1920 года восстание перешло в регулярную стадию. Повстанцы сперва оформились в две армии, а 14 ноября состоялась еще одна реорганизация, в результате которой появились объединенная партизанская армия Тамбовского края и так называемый «Главный оперативный штаб», состоящий из пяти человек: начальник штаба (он же руководитель восстания), его заместитель, командующий армией, замкомандующего и начальник разведки. ГубЧК к тому времени успела арестовать губернские комитеты эсеров и СТК, но сыграла только на руку повстанцам. Если бы эти губернские деятели остались на свободе, они внесли бы в повстанческое руководство непередаваемую атмосферу
Нельзя сказать, чтобы в хозяйственном смысле «народная» власть так уж сильно отличалась от советской. У нее были точно такие же учет и контроль населения, разверстка, запрет свободной торговли хлебом, реквизиции и конфискации у населения продовольствия и вещей, а также мелких предприятий вроде мельниц и крупорушек. Проводились и мобилизации, по очень простому принципу: «не пойдешь — расстреляем».
В начале 1921 года регулярности ещё прибавилось. Повстанцы снова разделились на две армии (первая состояла из десяти, вторая — из четырёх полков). Были введены знаки различия, знамёна — красные (!), только надпись не большевистская, а эсеровская, знаменитый лозунг: «В борьбе обретёшь ты право своё». Так что теперь два отряда, чтобы разобраться, кто есть кто, должны были сблизиться на такое расстояние, чтобы видны были буквы на знамени. К февралю силы обеих армий насчитывали около 10 тысяч человек (это не считая отрядов самообороны СТК и мелких самостоятельных банд). Причём воевали они хорошо и до марта успешно били красные войска, выигрывая как в боевой, так и в политической работе.
В отличие от властей, Антонов к населению относился гуманно[173] , карательные меры применял с большим разбором и строго индивидуально, так что на сторону повстанцев переходили даже многие сельсоветчики и деревенские коммунисты. Зато он жестоко карал за такие вещи, как шпионаж, пропаганду коммунизма и укрывательство коммунистов, а также за выдачу властям бойцов партизанского движения (на чем позднее сыграет Тухачевский).
Впрочем, всё равно поддержка восстания не была всенародной и к Антонову присоединялись далеко не все деревни — в иных его бойцов и на околицу не пускали. Для полной радости некоторые села устанавливали уже совершенно свою власть, призывая «чуму на оба дома» и не желая знать над собой никого. Власти обрушивались на них так же, как и на «бандитские гнезда», — а потом приходили веселые и приветливые антоновцы и через несколько визитов приобретали для себя ещё один населённый пункт…