Пропев «Соловей, соловей, пташечка» и «Дуню», двигался к другому переулку.
Сначала примчались мальчишки, потом бабы. Мальчишки, подпрыгивая, подпевали, свистели. Бабы шли от фермы.
— Лечебники с ума спятили!
— Удумали!..
— Спать не дают…
Старуха Власьевна грозила кулаком, обернутым в платок, ферме:
— Долечили!..
Фиоза Семеновна, охлапывая платье, подымая к плечам налившиеся жаром руки, нашла Запуса у сарая. Он, подпрыгивая на одной ноге, с хохотом обтирал шапкой потную лошадь. Поводя тонкими ушами, лошадь весело фыркала ему в уши.
— Идем, Васинька, — сказала Фиоза Семеновна.
Запус кинул шапку, схватил Фиозу Семеновну за груди и слегка ее качнул:
— Идем.
Заднело совсем, когда встал Запус. Сухо и задорно пахло осенней землей. Лазоревый пар подымался от куч соломы.
Красногвардейцы гнали лошадей к реке. Мальченка, растирая сажу по лицу, раздувал огонь под казаном.
Топошин ковшом из ведра обливал себе широкую рыжую шею. Запус осмотрел его подбородок и сказал:
— Усы бы тебе надо…
— Усы?.. Нет, зачем же усы? Мне вот «техническая энциклопедия» нужна. Дела улягутся, — я в строители, техником пойду. Ты с инженерным делом знаком?
— Инженерное дело?.. Нет, зачем же мне инженерное дело?..
— Ладно, дразнись. Здесь вон, в какую-то деревню, летчик с фронта на побывку прилетел — это фунт!.. А то что…
А в обед, Запус шел мимо скирдов, за селом. Вздумал закурить и услышал у скирда вздохи. Он их знал хорошо, поэтому не стал закуривать, а, подмигивая сам себе, легонько шагнул вперед. Запнулся о слегу и упал, шебурша руками по сену. Из-за скирда вышла Ира. Сморщив губы, качнула плечом и, выпрямляя лицо, сказала:
— Пожалуйста…
После ее Запус увидел Пимных. Тот, протянув ему горячую руку, тягуче отделяя слюну от крепких губ, посмотрел вслед Ире:
— Конечно, дело ваше, а я бы на вашем месте, товарищ комиссар…
Запус быстро лег на сено, расстегнув грудь под солнце. Усаживая на ноготь божью коровку, длинно и радостно потянулся:
— Иди ты, Пимных, к чорту…
Тогда же, Василий Дементьев, хромой сказочник, выехал с возом навоза ко кладбищу. Скидал навоз, достал со дна телеги седло. Выпряг лошадь и, кинув телегу, верхом через степь помчался в казачьи поселки.
Через четыре дня, зажигая заревом степь, поднялась на Сохтуй казачья лава.
IV
Поликарпыч обошел всю ограду, постоял за воротами и, щупая кривыми пальцами ноющий хребет, вернулся к мастерской. Тут в тележке под'ехал к навесу Кирилл Михеич. Сюртук у него был выпачкан алой пылью кирпичей, на сапоге прилипла желтовато-синяя глина.
— За городом дождь был, а тут, как сказать, не вижу.
— Тут нету.
Поликарпыч распустил супонь. Лошадь вдумчиво вытянула шею, спуская хомут.
— Видал, Кирилл, поселковых? Они на завод поехали, стретим, грит, его там. Я про бабу, Фиезу, спрашивал…
— В Талице она гостила…
— И то слышал, гостила, говорят. Я про хозяйство, без бабы какое хозяйство?.. поди, так приехать должна скоро, письмо што ль ей?..
Кирилл Михеич повел щекой. Оправил на хомуте шлею и резко сказал:
— На пристань пойду, женску роту на фронт отправляют… В штанах, волосы обрили, а буфера-то что пушки.
Поликарпыч сплюнул:
— Солдаты и бритых честь-по-честью… Вояки! У нас вот в турецку войну семь лет баб не видали, а терпели. Брюхо — в коросте!..
— Воевать хочут, ни что-нибудь, яко-бы…
— Ну, воевать! Комиссар, Васелий тоже в уезде воюет. Грабители все пошли… Чай пить не будешь? Сынок!..
Поликарпыч укоризненно посмотрел на сутулую спину уходившего сына, скинул свой пиджак, вытряс его с шумом:
— Маета! Без бабы кака постель, поневоле хошь на чужих баб побежишь… Они, вишь, ко фронту за ребятишками поехали…
Он хлопнул себе по ляжке и, тряся пыльной бороденкой, рассмеялся:
— Поезжай, мне рази жалко!..
Кирилл Михеич, крепко расставляя ноги, шел мимо тесовых заборов к пристани. Раньше на заборах клеились (по углам) афишки двух кинематографов «Заря» и «Одеон», а теперь — как листья осенью всех цветов
«Голосуйте за трудовое казачество!»
«Да здравствует Учредительное Собрание!..»
«Выбирайте социалистов-революционеров!..»
И еще — Комитет Общественной Безопасности об'являл о приезде чрезвычайного следователя по делу Запуса. Следователь, тощий паренек с лохматыми черными бровями, Новицкий, призывал Кирилла Михеича. Расспросил о Запусе и, краснея, показал записки Фиозы, найденные на пароходе.
Это было неделю назад, а сегодня поселковые рассказали, как Фиоза уехала к Запусу. Казак Флегонт Пестов, дядя убитого Лифантия, грозил кулаком в землю у ног Кирилла Михеича:
— Ты щщо думаешь: за таки дела мы помилуем? Ане, думаешь, как нас осилят, не вырежут?.. Она, может, списки составила?..
Кирилл Михеич считал кирпичи, отмечая их в книжку, и молчал. Казаки кирпичи везли на постройку полусожженной Запусом церкви, — Кириллу Михеичу неловко было спросить о плате. Казаки стыдились и врали про Фиозу, что, уезжая, она три дня молилась, не вставая с колен.
— Околдовал, штобы его язвило!
У пристани — крепко притянутая стальными канатами — баржа. За ней буксирный пароходик — «Алкабек». По сходням взад и вперед толпились мещане. На берегу на огромных холмах экибастукской соли
