длиной); два броненосца (пять шиллингов каждый), девять черепах (по одному шил
лингу), десять крыс за два шиллинга (они замечательно зеленые с яркими мохнатыми спинками и носами); один взрослый желтый бабуин за два фунта и один красноухий гвенон за два шиллинга».
Даже Джеральду было трудно точно определить, к какому виду принадлежат приобретенные им животные, но один или два привлекли его внимание.
«Желтый бабуин, которого я назвал Джорджем, поступил ко мне из Французского Конго, проделав путь в пять сотен миль. Представляете, как быстро распространяются здесь новости — уже в Конго знают, что я покупаю животных. Джордж ростом в два фута и ручной, как котенок. Если почесать его под мышкой, он валится на спину и заливается смехом. Африканцы поначалу боялись его, но скоро полюбили, и теперь он большую часть времени проводит на кухне, учиняя там настоящий разгром. Если обед задерживается, значит, Джордж опять разлил суп или устроил какое-нибудь другое безобразие.
Красноухий гвенон совершенно очарователен. Его спина разрисована зелеными полосами, ноги и руки симпатичного серого цвета, щеки белые красные уши и красный хвост длиной два фута. Ярко-красный! У него самые крупные светло-карие глаза, какие мне только доводилось видеть у обезьян. Он издает приятное, негромкое щебетание, похожее на птичье. Пальцы у гвенона длинные и костлявые, как у старика. Когда даешь ему пригоршню кузнечиков, он берет их своими длинными пальцами, внимательно рассматривает и отправляет в рот, а потом инспектирует состояние своих ладоней — все ли пальцы на месте».
Экспедиция Джеральда произвела огромное впечатление на невероятно бедное население окрестных деревень. Африканцы являлись в любое время дня и ночи, порой проходя довольно длинный путь. Они приносили настолько странных и разнообразных животных, что даже профессиональный зоолог затруднился бы с точным определением половины из них. Самым замечательным в работе Джеральда было то, что он никогда не знал, какое животное появится из очередной корзины — маленькое или большое, редкое или обыкновенное, опасное или кроткое.
Как-то раз в два часа ночи Джеральда разбудил дрожащий ночной сторож, сообщивший ему, что прибыл человек с огромным питоном. Джеральд с неохотой поднялся, ожидая увидеть охотника с двухфутовой змеей. «Толпа, в которой оказались почти все жители деревни, хлынула в лагерь. В центре беснующейся, жестикулирующей массы людей четыре человека несли на палках на плечах огромную плетеную корзину, напоминавшую своими очертаниями гигантский банан. Они поставили корзину к моим ногам. …В корзине, заполнив ее целиком, находился питон таких размеров, какого мне еще не приходилось видеть. Он был настолько велик, что не умещался в корзине: около трех футов хвоста змеи торчало наружу и было крепко притянуто лианами к внешней стороне корзины». Когда стало ясно, что вытряхнуть змею из корзины не удастся, Джеральд попытался вытащить питона за хвост. Когда и этот маневр окончился неудачей, он стал тащить ее за голову. Но питон упорно не желал покидать свое убежище. Пришлось разрезать корзину и вытряхивать питона. «Питон смотрел на меня сверкающими черными глазами и громко шипел. Мне пришлось сбегать в палатку и подкрепиться добрым глотком виски, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы. Теперь я Первый Человек в деревне, потому что прикоснулся к голове и к хвосту змеи и остался в живых».
Большинство животных, приносимых в лагерь, были вполне обыкновенными. За редкими экземплярами Джеральду приходилось отправляться самостоятельно. Вот как описывает он свое первое путешествие по тропическому лесу. Красота леса, звуки и запахи девственной природы очаровали Джеральда навсегда.
«В листве под ногами копошатся сотни видов насекомых, каких я не только никогда не видел, но о каких я даже никогда не слышал. Стоило перевернуть прогнившее бревно, как перед моими глазами открывался мир, подобного которому не встретишь даже в фантастическом романе. Каждое дуплистое дерево — это общежитие для самых разных созданий от змей до летучих мышей, от сов до удивительных пауков. Любой лесной ручеек встречал меня лягушачьим хором, балетом крохотных рыбешек, а с укры вающих речушку деревьев дождем сыплются разнообразные плоды, ветки, лепестки цветов. Повсюду кишат млекопитающие, птицы, рептилии и насекомые, обитающие в этом залитом солнцем, благоухающем царстве природы. Никогда не знаешь, куда посмотреть. Каждый лист, цветок, лиана, любое насекомое, рыба, лягушка или птица заслуживают самого подробного изучения. Я знаю, что ночью лес поступает в распоряжение совершенно других, спрятавшихся от солнечного света созданий. Любому натуралисту прекрасно известно, что ничто так не сбивает высокомерие ученого, как тропический лес».
Джеральд ощущал свое единение с миром окружающих его джунглей. «В Камеруне я побывал в соборе, — вспоминал он, — уходящем высоко в небо, так что было невозможно разглядеть фрески на потолке. Таким собором был для меня тропический лес. Не побывав в тропическом лесу, невозможно себе представить, насколько он сложен, удивителен и разнообразен. Впервые читая «Путешествие на «Бигле» Чарлза Дарвина, я считал, что он поддался поэтическому преувеличению. И только здесь, в Африке, я понял, что Дарвин не сумел по-настоящему оценить всю красоту тропического леса».
Охота в этом первобытном мире была трудным, а порой и опасным занятием. Однако Джеральд очень быстро стал в этом деле настоящим специалистом. Охотничьи вылазки его не пугали. В погоне за соблазнительной добычей он считал, что цель оправдывает средства.
«Я совершал совершенно незаконные поступки, охотясь по ночам при свете фонарей. Мы пользовались фонарями, похожими на шахтерские. Их укрепляли на лбу. В ярких лучах можно было видеть, как сверкают глаза животных, а свет настолько ослеплял их, что мы могли ловить зверей голыми руками. Каждую ночь я в сопровождении нескольких охотников отправлялся в лес, пытаясь раздобыть чрезвычайно редкого лемура — ангвантибо. Если бы мне удалось его поймать, сотрудники Лондонского зоопарка были бы на седьмом небе от радости. Но пока удача мне не улыбнулась.
В ту ночь нам не везло. Мы прошли несколько миль, не встретив ни одного животного. Затем мы вышли на берег реки. Речка была не слишком широкой, но довольно быстрой. Берега ее состояли из огромных плит серого песчаника. Вода пробила в камне несколько своеобразных канатов примерно трех футов шириной и двух футов глубиной. Берега речки густо поросли папоротниками. Со мной были всего два охотника. Элиас — маленький и толстый, с лицом старого боксера — переваливался с боку на бок. Он любил яркие саронги с голубыми и оранжевыми цветами по всему полю. Другого охотника звали Андрая [2] . Он был высоким и гибким, обладал красивым лицом и удивительно длинными пальцами. Походка Андраи была осторожной, крадущейся. Он жестикулировал, как типичный грек, а в одежде предпочитал бледные, пастельные тона. В эту ночь к нашему постоянному составу присоединился молодой парень по имени Эймос, на которого мы нагрузили все сети, сумки и мешки. Эймос оказался для нас довольно странным спутником. Он часто спотыкался, с грохотом ронял жестяные банки, с шумом раздвигал кустарник и при каждом удобном случае цеплялся за ветки различными частями своего груза.
Мы решили пройти вдоль этих каналов. Первым шел Элиас, за ним я, за мной Андрая, а за ним наш придурок Эймос, производивший шума не меньше, чем стадо испуганных слонов. Элиас сказал, что мы можем встретить крокодилов, и вырезал мне рогатину на случай подобной встречи. Я подумал, что вероятность такого события весьма мала, поэтому, когда никто не видал, выкинул свою рогатину. Не успел я это сделать, как Элиас внезапно остановился и протянул мне руку, шепотом прося передать ему рогатину. Я ответил, что потерял ее. Элиас застонал от возмущения, вытащил свое мачете и кинулся вперед. Я попытался рассмотреть, кого же он пытается поймать. И тут я увидел что-то темное, извивающееся, размером примерно с детеныша крокодила. Элиас подкрался ближе, сделал быстрый бросок и попытался прижать лежавшего зверя к песку плоской поверхностью ножа. Это ему, однако, не удалось, зверь проскользнул между ногами Элиаса и, нырнув в воду, быстро поплыл в сторону Андраи. Тот бросился ему
