денег, с учетом стоимости купленных до Якутска авиабилетов, оказалось на триста с лишним рублей больше исчезнувшей из магазина выручки. В чемодане Костырева, кроме сменного белья, зубной щетки с мыльницей и электробритвы, лежал небольшой сборник стихов Петрарки. На титульном листе знакомым для Антона почерком Березовой было написано: «Солнышко! Не сердись на меня». Антон несколько раз прочитал надпись, безуспешно стараясь понять, по какому поводу она сделана, полистав страницы, пробежал взглядом несколько коротких стихотворений, затем положил книжку на место и решил начинать допрос.
Федор Костырев — здоровенный парень, смуглостью и лицом похожий на отца, казался старше своих двадцати трех лет. Поправляя широкой ладонью то и дело свисающую на лоб густую прядь черных волос, он понуро смотрел в пол, изредка бросая взгляд на включенный магнитофон. На все вопросы, касающиеся магазина, упрямо твердил: «Ничего я не знаю».
— Вас задержали с Моховым. Где и когда вы с ним встретились? — начал с другого конца Антон.
— В пятницу, в райцентре, — коротко бросил Костырев.
— Куда собирались уехать?
— Не уехать, а улететь в Якутск. Билеты же у нас отобрали. Чего лишний раз спрашиваете.
— Почему именно в Якутск?
— Потому что дальше билетов не достали. Справки там какие-то надо в кассу предъявлять.
— Значит, дальше собирались?
— Собирались, — подтвердил Костырев. — Мохов давно уговаривал завербоваться на север.
— Почему только в пятницу вы на это решились?
— Решился, и все. Какое вам дело — почему.
— В ночь с субботы на воскресенье в райцентре обворовали магазин, — строго сказал Антон. — В чемодане Мохова обнаружены краденые вещи.
— С него и спрашивайте, — буркнул Костырев.
— А что вы на это скажете?
— Ничего. Фискалом никогда не был и быть не собираюсь.
— Блатной жаргон уже успели изучить?
— С кем поведешься — от того и наберешься, — Костырев усмехнулся. — В кэпэзэ научат. Со стажем урки сидят.
— Запугали?
— Тот еще не родился, кто меня запугает.
— Давно с Моховым дружите?
Костырев коротко исподлобья взглянул на Антона.
— Какая у нас дружба? Я на севере собирался работать, а не воровать.
— А Мохов, выходит, воровать собирался?
— Не ловите на слове.
Антон достал из портфеля кепку, найденную в магазине, и, стараясь заметить, какое это произведет впечатление, положил ее перед собою на стол. Костырев ничуть не изменился в лице. На вопрос: «Узнаете ли кепку?»— как ни в чем не бывало ответил:
— Узнаю. Моя.
— Ее нашли в обворованном магазине. Как она туда попала?
Костырев опять усмехнулся, пожал плечами.
— Почему молчите?
— Если скажу, что оставил две недели назад, вы не поверите.
— Это почему же не поверю?
— Потому что наивно. Вам же надо доказательства, а у меня их нет, доказательств.
— Значит, можно считать, что вы совместно с Моховым обворовали магазин и оставили там свою кепку.
— Ничего я не воровал. Кепку раньше оставил, когда прилавок в магазине ремонтировал. Заведующая, тетя Маша, может подтвердить.
— Вы уверены в этом?
— Нет. Она трусливая, тетя Маша. С перепугу может от всего отказаться и что попало наговорить.
— Так кто же, все-таки, был в магазине: вы или Мохов?
— Хотите, считайте, что я был. Мне все равно.
— Поймите, — спокойно заговорил Антон. — Совершено преступление. Допустим, вас накажут, а настоящий преступник-запевала останется на свободе. Он может совершить более страшное преступление.
На лице Костырева мелькнуло не то сожаление, не то улыбка:
— Это ж хлеб для вас.
— Поменьше бы такого хлеба. Хочется, подписывая обвинительное заключение, иметь чистую совесть.
— Пусть совесть вас не мучает. На допросе меня не запугивали. Так что вину свою признаю по собственной воле, под давлением неопровержимых улик, как говорят в суде. Кепку-то мою нашли в магазине.
Антон достал фотографию мертвого Гоги-Самолета и, подав ее Костыреву, спросил:
— Вам знаком этот человек?
Костырев с нескрываемым удивлением уставился на снимок и тихо проговорил:
— Кажется, Гога-Самолет, — вскинул глаза на Антона. — Мертвый, что ли?
Антон кивнул головой.
— Кто это его?
— Вам лучше знать, — с намеком сказал Антон. Костырев буквально впился взглядом в фотографию.
Лицо его заметно бледнело. Он опять взглянул на Антона и спросил:
— В магазине, что ли?
— Да, в магазине. Надеюсь, теперь понимаете, какую ответственность берете на себя?
Наступила затяжная молчаливая пауза. Щеки Костырева вздувались желваками.
— Что на это скажете? — поторопил Антон.
— Никого я не убивал и в магазине не был, — изменившимся, глухим голосом ответил Костырев. — Но если вы не можете найти убийцу, пишите на меня.
— Слушайте, Федор! — не сдержался Антон. — Что вы чудака разыгрываете?! Мохов был в магазине?
— У него спрашивайте, — глядя в пол, пробурчал Костырев.
Антон взял себя в руки, заговорил спокойно:
— Первый раз из-за Мохова вы получили пятнадцать суток, сейчас можете заработать несколько лет.
Костырев исподлобья взглянул на Антона:
— Пятнадцать суток я из-за себя получил. Не могу видеть, как пятеро здоровых мужиков лупят одного хиляка. Не вытерпел, заступился.
— Что у вас произошло со Светланой Березовой? — Антон решил показать свою осведомленность. — Почему вы ей такое письмо прислали?
Костырев подался вперед, будто его неожиданно толкнули в спину.
— Никаких писем я не слал, — ответил хмуро и глубоко задышал, словно в кабинете не стало хватать воздуха.
— Хотите очную ставку с Березовой? Или показать письмо? Надеюсь, узнаете свой почерк?
— Зачем?! — Костырев совсем чуть не задохнулся. — Зачем Березову путаете?
— Затем, что читал это письмо, а вы отрицаете…
— Ну, и работка у вас… В интимное даже нос суете. Ну, написал письмо. Пожалел девчонку. Пусть ищет себе достойную пару. Я теперь уголовник, мне в тюрьме гнить.
— Любит она вас, — серьезно сказал Антон.
