— Почему же спросили о нем?
— Работа такая — спрашивать. Скажите, Анжелика в открытую курит?
— Она ничего от матери не скрывает. Что удивительного — теперь девушки поголовно сигаретам дымят.
— И это вас ничуть не тревожит?
— Нет. Никотином Анжелика сгоняет полноту.
— Спиртным — тоже?
— Что-о-о?.. — вроде как не поняла Людмила Егоровна.
— Говорят, спиртным увлекается ваша дочь.
— Это, так и знай, соседи вам натрепали. Завистники! Если девочка раз-другой не рассчитала своих сил, так сразу и в пьяницы надо ее зачислять? С кем по молодости такого не бывает?..
Бирюкову часто приходилось беседовать с родителями провинившихся подростков. Встречались среди них и такие, кто всяческими путями старался уменьшить вину своего ребенка, показать его в более приглядном свете. Все они при этом, как замечал Антон, чувствовали неловкость и стыдливо уводили глаза в сторону. Людмила Егоровна, выгораживая Анжелику, неловкости и тем более стыда не чувствовала. О перепившей несовершеннолетней дочери Харочкина говорила так спокойно, будто ребенок переел мороженого. В планы Бирюкова не входило переубеждение неразумной родительницы, поэтому он перевел разговор к тому, ради чего встретился с этой агрессивно настроенной женщиной:
— Зачем Зоркальцев приезжал к вам домой утром одиннадцатого июня?
Людмила Егоровна надула и без того полные щеки:
— Кто вам сказал?
— Свидетели.
— Вранье! Одиннадцатого числа я полный день была на работе и прохвоста-репетитора не видала!
— Сегодня что-то рано закончили работу…
— К адвокату надо. Буду писать жалобу на следовательницу.
— Вы разве в частной лавочке работаете? Когда хотите — тогда и бросаете работу, куда хотите — туда идете?
— Что-о-о?.. Я постоянно перевыполняю план. Можете спросить у моего начальства!
— Нет, — Антон отрицательно повел головой, — у вашего начальства я спрашивать не буду. Я попрошу сотрудников ОБХСС, чтобы они немедленно занялись вами.
— У меня талоны кончились.
— ОБХСС разберется, куда вы их сплавили, не проработав и полдня.
Харочкина мгновенно сникла:
— Чего разбираться… Открою пункт…
Через полчаса после неприятного разговора с Людмилой Егоровной Бирюков уже беседовал с ее дочерью. Квартира Харочкиных была богато обставлена дорогой мебелью, но на удивление не прибрана. В том же длинном халате, который вчерашним вечером демонстрировала перед Лелей Кудряшкиной, Анжелика сидела, небрежно откинувшись на спинку дивана. Толстым указательным пальцем она стряхивала пепел с сигареты «Кэмэл» прямо на пол и, закатывая глаза к потолку, где красовалась огромная чешская люстра со множеством переливающихся хрустальных висюлек, равнодушно отвечала на вопросы. Собственно, ответы ее вряд ли можно было назвать ответами; «Нэ помню, была в трансе», «Кажется, нет, а вроде бы — да». Анжелика даже «забыла», кто привез бутылку коньяка на дачу: то ли Зоркальцев, то ли она сама.
— Ты уже тогда была нетрезвой? — спросил Антон.
— Кажется, нет.
— Что значит, кажется?..
— Не помню.
— Почему же при допросе и на очной ставке с Зоркальцевым утверждала, будто коньяк купил он?
Анжелика, уставясь томными глазами на люстру, дернула уголками пухлых, как у мамы, губ:
— Так мне тогда казалось.
— Теперь кажется по-иному?
— А-а… Надоела вся канитель.
— Ты хотя бы сама себе даешь отчет, что наговорила на Зоркальцева? — сделав ударение на слове «что», спросил Бирюков.
— А чего мне перед собой отчитываться… Геннадий Митрофанович не мальчик, выкрутится.
— Вдруг тебе придется «выкручиваться», а не Зоркальцеву?..
— Это почему же?
— Если ты наговорила на допросе заведомую ложь, тебя могут привлечь к судебной ответственности за клевету.
Анжелика придавила окурок к спичечному коробку:
— Ну уж… Не пугайте, я несовершеннолетняя. Меня мама научила, как говорить.
— Значит, привлекут маму. Ты этого хочешь?
— Нет, конечно. Маме надо свадьбу готовить. Милосердов сказал, если прокуратура прикроет дело Зоркальцева, мы сразу подадим заявление в загс.
— Где ты познакомилась с Милосердовым?
— В ресторане «Орбита», он там работает.
— А встречались где?
— У Мишки-Империалиста.
— В квартире которого Кудряшкина живет?
— Ну.
— Чем же вы с ним занимались при встречах?
— Ничем.
— Сидели и молчали?
Анжелика лениво усмехнулась:
— Что уж мы, совсем дураки?.. Про любовь говорили, анекдоты рассказывали.
— Еще?..
— Еще Вольдэмар учил меня целоваться.
— Научил?
— Что уж я, круглая дура?.. Я до него умела.
«Ее умственный инфантилизм граничит со слабоумием», — подумал Бирюков и вновь спросил:
— Как ты в школе училась?
— Нормально.
— А поточнее?
— Посредственно.
— Почему так слабо?
— Желания не было. Хотела после восьмого класса бросить. Мама настояла, чтобы до десяти училась. Теперь в торговый институт поступать заставляет.
— Как же ты с посредственными знаниями туда поступишь?
— Поступлю. Теперь за книжные талоны куда хочешь можно поступить.
— А сразу нельзя обменять талоны на вузовский диплом? — иронично спросил Антон.
Словно прощая неудачную шутку, Анжелика снисходительно усмехнулась:
— Ну уж… рассмешили…
— Когда ты видела Зоркальцева последний раз?
Анжелика щелчком вытолкнула из пачки сигарету:
— Да ну его на фиг…
С горем пополам Бирюкову все-таки удалось выяснить, что Зоркальцев последний раз приезжал к Харочкиным утром 11 июня. Заявился, как всегда, с черным «дипломатом». Хотел вернуть деньги за
