победу, расписавшегося в полной своей некомпетентности Ворошилова до растершихся старших лейтенантов, враз ставших командирами полков. Сказались результаты репрессий, доведшие вооруженные силы до катастрофического некомплекта командного состава.
Но все это следствия. А главная причина заложена была в сути правящего режима. В том, что стратегические решения принимались узкой группой людей, если не одним человеком. Ошибка в оценке способности финнов к войне привела к серьезной неудаче. А неверное представление о намерениях немцев летом 41-го — к катастрофе.
В. Суворов упускает из вида простую вещь. Это сейчас можно спокойно разобраться в ситуации. «Вспомнить» о природных и погодных условиях, словно предназначенных для успешной обороны. И оценить свершенное по достоинству. А тогда растерянные наблюдатели увидели и осознали лишь одно. Немцы при минимальных потерях покончили с Польшей. С той самой Польшей, которая дала Красной Армии столь жестокий отпор в 1920 году. И с легкостью захватили Норвегию[142] , отделенную от них морем, с сильнейшим в мире, враждебным им флотом. И не побоялись открыто бросить вызов англо-французам. И те, считавшиеся вплоть до падения Франции самыми сильными на континенте, так и не рискнули их одернуть…
Кого волновал мороз за 35 градусов, и снеговой покров в человеческий рост, и болотистая местность, и мины… Результат, вне всякого сомнения, отрицательный результат, был налицо. Крошечная Финляндия нанесла напавшему на нее гиганту такие раны, что последнему пришлось, довольствуясь малым, отступить.
К тому же и «чисто военные» наши просчеты были налицо. Прежде всего речь идет о недооценке противника. Понятно, что инициатива исходила от Сталина, и приказ на вторжение обсуждению не подлежал. Понятно, в том, что все пройдет, «как в Польше», его убедил столь же далекий от стратегии, видимо, посчитавший, что более чем шестидесятикратное (!) превосходство в численности народонаселения уже само по себе гарантирует скорую безоговорочную победу, Ворошилов. Но… никто против этого не возражал[143]. Лишь Б. М. Шапошников «считал контрудар[144] по Финляндии далеко не простым делом и полагал, что он потребует не менее нескольких месяцев напряженной и трудной войны даже в случае, если крупные империалистические державы не ввяжутся прямо в столкновение»[145].
Ущербность плана военных действий очевидна. К. А. Мерецков, непосредственно занимающийся подготовкой войск, утверждает, что «имелись как будто бы и другие варианты[146] контрудара. Каждый из них Сталин не выносил на общее обсуждение в Главном военном совете, а рассматривал отдельно, с определенной группой лиц, почти всякий раз иных»[147]. О содержании этих планов можно только догадываться. Несомненно одно: Сталиным они были отвергнуты в том числе и потому, что, предполагая активное сопротивление со стороны финской армии, показались уверившемуся в обратном вождю слишком громоздкими. А нужно было, как ему представлялось, особо не мудрствуя, просто войти.
9-я армия, от которой, как свидетельствует К. Симонов, «поначалу больше всего ждали»[148], должна была просто продвинуться по «талии» на Каяни и Оулу, разрезав Финляндию пополам. 8-я армия — просто занять северо-западный берег Ладожского озера и выйти в тыл системы финских укреплений. Но финны в Карелии дали такой отпор, что об обходе линии Маннергейма с левого фланга вскоре пришлось забыть. Тогда, имея двукратное превосходство в живой силе и подавляющее в танках и артиллерии, стянув на фронт почти всю авиацию, не придумали ничего лучшего, чем ударить по ней в лоб. И тут выяснилось, что о подлинной мощи финских оборонительных укреплений руководство РККА имело, мягко говоря, поверхностное представление.
«Некоторые сотрудники нашей разведки, как это явствовало из присланных в ЛBO материалов, считали даже эту линию не чем иным, как пропагандой.
…Красной Армии пришлось буквально упереться в нее, чтобы понять, что она собой представляет»[149].
Но… штурмовали. Обстреливали форты полковой артиллерией — снаряды «сорокапяточек» и 76,2- миллиметровых «полковушек» от полутораметрового железобетона отскакивали, как горох. А более мощная артиллерия появилась куда позже, когда войска «уперлись», и стало ясно, во что. Использовали «новейшие» танки «БТ-7» с десятимиллиметровой бортовой броней. Пропустив в пространство между дотами, финны с бортов их и расстреливали. О них речь еще впереди. И бросалась в яростные, но безуспешные атаки пехота. На проволоку, по минным полям. И гибла, гибла…
Пришлось остановиться и серьезно подготовиться. Ударили жесточайшие даже для этих широт морозы. Тут вскрылись все «особенности» тыловой службы. Теплое обмундирование доходить до фронта упорно не желало. В ноябре не озаботились, нацеленные высшим руководством на несколько дней боев. А когда бои затянулись, и прошел декабрь, и январь, и наступил февраль, все как-то не спешили проявить инициативу. И… воровали, конечно[150].
О преступной недооценке противника и отсутствии предварительной рекогносцировки театра военных действий говорит и время, выбранное Сталиным для наступления. Худшего и придумать невозможно. Из всех двенадцати месяцев года Красной Армии были отведены именно три зимних?[151]. Сталин не думал, конечно, что сопротивление, такое сопротивление, будет оказано вообще, но тем, кто остался в снегах навсегда, разве от этого легче?
Вскрылась и неподготовленность командного состава. Вот как описывает первый штурм финских укреплений К. А. Мерецков:
«К 12 декабря была преодолена полоса обеспечения, прикрывавшая главную полосу линии Маннергейма. После короткой разведки боем войска попытались прорвать ее с ходу, но не сумели сделать это. Во время артиллерийской подготовки финские солдаты перебрались из траншей поближе к проволочным заграждениям. Когда же артиллерия ударила по проволоке, чтобы проделать проходы для красноармейцев, противник опять отошел в траншеи. Танковый командир Д. Г. Павлов[152] не разобрался в обстановке. Ему представилось, что это наши ворвались в траншеи противника. Он позвонил по телефону К. Е. Ворошилову[153]. Нарком обороны, услышав о происходящем, приказал прекратить артподготовку. Пока выясняли, что случилось, время ушло, и ворваться в расположение врага прямо на его плечах не удалось»[154].
Все признают, несуразиц, откровенной растерянности и неразберихи хватало. Многие тысячи «пропавших без вести», попросту пленных, десятки захваченных финнами не поврежденных танков и десятки, если не сотни тысяч, погибших говорят сами за себя.
Фронтальный штурм линии Маннергейма в таких условиях, с такой организацией был недопустим!
Но что же можно было предпринять?[155] Ответ очевиден. Оставить на Карельском перешейке достаточные для обороны войска, а главными силами линию Маннергейма обойти. Но… линию Маннергейма
«обойти невозможно: севернее Ладоги вообще непроходимые леса, тундра, огромные озера»[156].
Все это так. Примененные РККА на этом направлении традиционные способы наступления привели к неудаче. Никто, конечно же, и не думал о легких егерских лыжных подразделениях и о тех же авиадесантных корпусах[157]. Специфический характер предстоящих боевых действий по существу не учитывался, едва ли учитывалась сама возможность столь масштабного и решительного сопротивления финнов.
Согласимся, левый фланг финских укреплений обойти было очень трудно. Но правый фланг, упиравшийся в Финский залив, по существу оставался беззащитным. Против линкоров Балтфлота финны
