Ларри умеет, Алек — нет. Умел Сэмюэль, но не Стивен. На столе лежала коробка бумажных салфеток. Алиса высморкалась и промокнула глаза — осторожно, чтобы не размазать подводку. Когда она дошла до автостоянки, способность себя контролировать полностью к ней вернулась. Вот и все, подумалось ей. По пути домой она рассказала обо всем Алеку. Сжато, очень спокойно, как будто речь шла о каком-нибудь их знакомом или о соседе. Это было почти забавно. На светофоре в конце платного шоссе машина у него трижды глохла, и на секунду она испугалась, что с ним случится обморок, «трясучка», как однажды, когда полиция обнаружила его бредущим по пляжу в Брайтоне в состоянии полной прострации. Но они все же добрались до дома — к вечернему чаю, часов в шесть, и она пошла в сад посмотреть на только что распустившуюся сирень и снова расплакалась, сидя на скамейке у беседки под разлапистыми ветками жимолости, расплакалась от радости, что видит такую красоту, и ей захотелось полететь над картофельными полями, подобно героине одного из южноамериканских романов; Алек помахал ей белым платком из окна на втором этаже. Конечно, ожидание не затянулось. Неделю спустя она была уже так слаба, что ее посадили на пироксетин.
По крайней мере, завещание было в полном порядке, хотя не так давно она подумала, что можно было бы оставить что-нибудь Уне. Поначалу она не очень-то полагалась на Уну О’Коннел. Мечтательная, довольно замкнутая. К тому же ей было трудно сдержать обиду на молодежь. На их цветущее здоровье. У нее было чувство, будто они снисходили до нее. Но у этой девушки были свои достоинства. Умелые руки. Добрая, чуть грустная улыбка. И в каком-то смысле она знала о запушенном раке почти столько же, сколько Брандо. Алек мог бы завтра позвонить адвокатам (приходилось соблюдать осторожность; она и помыслить не могла о пересудах). Потом, когда приедет Ларри, ей нужно будет обсудить с ними похороны, они ведь ничего в этом не смыслят. Похороны Стивена обошлись им почти в две тысячи фунтов, а с тех пор прошло уже двадцать лет. Теперь делают картонные гробы, которые разлагаются вместе с телом. Она даже читала где-то, что можно завещать свое тело на компост, вот забавно. Четыре части растительных отходов на одну часть человеческих. Мальчики сами распорядятся насчет дома. А что они будут делать с ее одеждой? Раздадут? Сожгут?
Напоследок оставались прощания (казавшиеся бесчисленными, хотя, конечно же, это было не так). Прощания с живыми и с мертвыми, потому что мертвые, те, кто нашел приют у нее в голове, в ее воспоминаниях, тоже уйдут вместе с ней. Больше всего ее угнетала неизвестность: как ей коротать дни, когда она станет совсем беспомощной, когда ее исхудавшее, изнуренное болезнью тело, которое когда-то Сэмюэль Пинедо находил таким привлекательным, превратится в живой труп. Так или иначе, она должна с этим справиться, и, соскальзывая обратно в пучину сна, она представила все свои последние мысли и поступки в виде вереницы солнечных механизмов, стеклянных колбочек, наподобие той, что была у Алека в детстве, с парусами из светочувствительной бумаги, надетыми на штырь, которые сворачивались под стеклом, когда на них падал солнечный свет.
«Je te souverai, — сказали они. — Je te souverai, maman». И она позволила себя успокоить.
9
Алек притушил фонарь и вошел в дом, чтобы позвонить в Америку. Телефон на кухне был самым дальним от спальни Алисы и вряд ли ее побеспокоит, а нужный ему номер из десяти цифр был написан прямо на потрескавшейся стене рядом с телефоном. Ниже был его собственный номер, а сверху — номер больницы и домашний номер Уны. Несколько секунд трубка шипела, словно он поднес к уху морскую раковину, потом пошли гудки. Он насчитал пятнадцать гудков и уже собирался повесить трубку, когда раздался запыхавшийся голос Кирсти.
— Алло?
— Привет, — сказал Алек.
— Ларри?
— Алек.
— Алек! У вас все в порядке?
— Все хорошо.
— Я была в душе, — сказала она. — Только что вернулась из центра. Ну и денек!
— Дзен? — спросил Алек.
— Да. К нам приехал учитель из Киото. Мистер Эндо. — Она рассмеялась. — По-моему, я влюбилась.
— Поздравляю, — сказал Алек, тоже со смехом, но стараясь не шуметь. Он представил ее, с закинутыми за уши влажными волосами, чуть потемневшими от воды.
— Он раздал нам коаны, — сказала она.
— Коаны?
— Загадки.
— А, — протянул Алек, — как хлопать в ладоши одной рукой…
— Вроде того.
— И какая досталась тебе?
— Черт, — сказала она, — мне кажется, об этом нельзя рассказывать.
— А что будет, когда ты разгадаешь?
— Ну, я получу буддистское имя, это вроде как первая ступень.
— Просветление в рассрочку.
— Не будь таким прожженным британцем, Алек. Я знаю, ты думаешь, это все от безделья.
— Вовсе нет, — ответил он. — Я тебе завидую.
— Как Алиса?
— Ей приходится много отдыхать.
— Брандо все еще приходит?
— Завтра приедет, — сказал Алек. Он не разделял всеобщего энтузиазма насчет Брандо. Весь этот властный шарм. Он подозревал, что Брандо тоже его недолюбливает. Переводчик. Неудачливый сынок.
— Ларри просто места себе не находит, — сказала Кирсти. — Если бы ему было на что переключиться, но, увы…
— Он не работает?
— Если бы он только мог вернуться в сериал…
— Доктор Барри…
— Я в курсе, что это не Шекспир.
— Никогда не имел ничего против. Он дома?
— Уехал в Лос-Анджелес. По каким-то «делам».
— Он обещал позвонить, — сказал Алек.
— Ну, это же Ларри. Но я знаю, что он хочет поговорить с тобой. Он говорит о тебе больше всех.
— Правда?
— По-моему, он считает, что должен быть сейчас с вами. Может быть. Не знаю. То есть с чего бы ему делиться со мной своими мыслями?
Телефон запищал, как сонар. Алек услышал, как она шмыгнула носом и вздохнула:
— Бедная Алиса. Я правда ее люблю.
— Расслабься, — сказал он, опасаясь, что она разбередит его рану. — Сделай пару дыхательных упражнений.
— Элла, — сказала она, — ты на параллельном телефоне, детка?
Последовало молчание, потом тихое, нерешительное «да».
— Это твой дядя Алек. Он звонит из Англии. Поздоровайся, детка.
Алек ждал. Наконец невнятное «здравствуйте» пересекло разделявшие их шесть тысяч миль.
— У нас ночь, — сказал он девочке. — Я тут слышал, как в саду ухает сова. Может, ты тоже услышишь ее, когда приедешь на бабушкин день рождения.
