этом именно весь смысл школьного администрирования и внешней дисциплины. Благо это зиждется на торжестве духа над чувственностью (Лк. 10,412), и закладка его совершается рано, в самом нежном возрасте и совершается любовью воспитателей, которая ограничивает сердечную деятельность юношей в ее эгоистическом стремлении к своему «я». Только с возрастом и постепенным развитием мыслительной способности воспитанника при озарении светом науки возможно воспитательно действовать на сердце его прямым непосредственным возбуждением высших стремлений, не забывая, впрочем, необходимости постоянно следить за движениями молодого сердца своим любящим участием, помогая ему до конца познать красоту добра, величие предстоящего ему пастырского подвига. Тогда вместо запрещения и ограничения для воспитания сердца юноши атмосферою любви соединяются слово убеждения, прямо идущее к сердцу, с самой жизнью воспитателя в опору живому слову любви, но не холодное безжизненное резонерство, обольщающее себя надеждою воспитать полного человека развитием в нем одной только мыслящей способности, подчинением его действий приговорам разума без всякого воспитательного действия на сердце, ибо только животворной любовью человек должен соединяться и сливаться с Богом и со всем человечеством.
Воспитание, наконец, должно укрепить волю студента, твердо установить в ней закон пастырского самоотречения во имя высших нравственных интересов (Ин. 10,11). Истинный пастырь немыслим без образования силы воли, без надлежащего направления ее законам самоотречения, положенным Творцом в самой глубине нашего духа. Самоотречение самое сильное доказательство духовности человека и истинности тех тайных сердечных стремлений души его в сверхопытный мир истины, добра и изящества, которые при правильном развитии его духа становятся законом всей его жизни. Стремления эти врождены духу человеческому, для них не существует смерти. Это порывы младенца, со слезами и задерживающимся дыханием бегущего в объятия матери, завиденной им вдали. Позади слышатся ему ласки чужой женщины, видит он в руках ее прелестные игрушки, восхитительные букеты, а он бежит по–прежнему еще быстрее к родной матери. Между ним и матерью попался на дороге высокий камень, не может дитя вскарабкаться само, стоит оно у камня и горько плачет, и падает в судорожных спазмах от слез, встанет, и опять глаза и рученки его ищут мать, а она уже тут и подает своему малютке руку помощи и прижимает его к груди. Тут– то и покой его…
Таково же отношение высшего мира идей к бессмертному духу человека, в них родное ему, отеческое начало его бытия, к ним–то он и стремится неудржимо, самоотверженно, как покинутый младенец, ищущий свою мать. Вот где, в самом духе человека, начало того высокого закона самоотречения, который, как свидетельствует история и жизнь, составляет непременное условие совершенствования как отдельной личности, так и всего человечества. Ибо, где только нет жертв частных жизней для блага общества?!
В зародыше общего счастья и довольства всегда лежит семя, сеемое смертью частного, отдельного бытия. Возобновим в памяти нашей историю образования, искусств, открытий и изобретений, и везде, везде жертва частного является залогом общего счастья, везде можно видеть торжество любящих истину, добро и красоту души человеческой над потребностями собственно животной природы человека везде самоотречение, где высшие стремления духа человеческого возносят его в светлую область общей жизни из ограниченного, слишком в себе сжатого частного существования[28] .
Что жизнь великих людей, которым все человечество обязано улучшением своей общественной жизни, расширением круга своего миросозерцания или чистыми восторгами эстетического наслаждения в мире искусства? Это длинный ряд долголетних лишений и огорчений, часто пожизненная борьба с непонимавшими и преследовавшими их современниками за правоту своих благородных стремлений.
В начале подвига, как девиз их жизни, ясно начертаны слова: «труд и терпение», а на конце борьбы и жизни «славная победа».
Такова была жизнь и великих пастырей святителей Христовым: Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Филиппа митрополита Московского, священномученика Гермогена патриарха всея Руси и многих, многих других пастырей и архипастырей Церкви, отдавших свою личную жизнь за истинное благо Церкви и народа.
Довольно красноречиво говорит нам жизнь и великих деятелей искусства, что закон самоотречения положен в самой глубине человеческого духа, он–то и есть условие общечеловеческого совершенствования. Не то ли скажет нам жизнь и тех людей, которые, стремясь в светлый мир чистых восторгов, произвольной жертвой своей жизни, своего отдельного существования, силились в прекрасных образах дать жизнь тем великим идеям, которые зарождались в их прекрасном духе? Наслаждаясь сами, как творцы своими созданиями, эти служители искусства даровали и даруют человечеству всех времен и народов возможность чистых наслаждений в светлой области прекрасного, которых начало опять в частном, личном самоотречении.
Леонардо–да–Винчи проводит по целым дням за картиной Тайной Вечери, томится внутренней болезнью рождения своих идеалов, и после своей долголетней работы оставляет свое гениальное творение неоконченным по сознанию своего бессилия верно, художественно заключить в образ вдохновляющую его великую идею.
Наш русский художник Иванов много лет посвящает своему великому созданию «Явление Христа народу», изрисовывает десятки этюдов, чтобы дать жизнь лику Крестителя, живет в отчуждении от мира, в забвении себя, чтобы потом напоминать миру о высшей жизни духа в прекрасной области искусства.
Так история говорит нам, что были, есть и будут в человечестве священные жертвенники веры, науки и искусства, которые принесут в жертву свое личное счастье, свою частную жизнь во имя высших идей духа (Ин. 4,14). Они–то и есть украшение, лучшая часть человечества, они свидетели Горнего прекрасного мира, духовного бытия человека. Они свидетели того счастья и блаженства души, которое она находит в возможности делать добро многим, в живом выполнении святой заповеди о любви к истине, добру, изяществу и, следовательно, любви и к подвигу самоотречения, без которого нельзя развиться в душе ни идее истины, ни добра, ни красоты, нельзя развиться поэтому и любви к человечеству, живущему этими тремя силами духа. И это уже не красноречивой, а горькой, прискорбной речью может засвидетельствовать та же история. Стоит только вспомнить темные деяния иных людей, неподчинявшихся в своей эгоистической жизни высшим нравственным интересам, чтобы убедиться нам, что только при выполнении закона самоотречения возможны для человеческой души стремления к сверхопытному миру идей, дающих возможность содержания настоящей полной жизни.
Следовательно, истинная любовь к человечеству там только возможна, где силой доброй воли частное лицо во имя общей жизни оставляет свое «я» и стремится к общему делу.
«Аще зерно пшенично, пад на землю, не умрет, то едино пребывает, аще ли умрет, мног плод сотворит» (Ин. 12,24).
Живой голос человечества всех времен подтвердит, что нравственный закон непоколебим, что действовал он всегда и вездеПервый убийца на земле Каин, мучимый собственной совестью, видит приговор себе на лицах всех и ищет укрыться от страшных последствий преступления. И этот внутренний суд, производимый в душе преступников пред лицом закона добра, сознаваемого совестью, вечный исход человеческой деятельности, посягающей на права человечества.
Иуда, пораженный страстью корысти, предает незлобивого Учителя и сам себя судит: «Согреших, предав кровь неповинную» (Мф. 4,27), и сам над собой совершает страшный приговор внутреннего закона.
Великий знаток человеческой природы Шекспир в своем художественном слове передал нам этот внутренний суд. …В ночь, перед решительною битвою, Ричард III спит в палатке, с проклятиями являются ему убитые им жертвы и наводят на него неописуемый ужас; тревожно просыпается он и слышит в себе что–то похожее на вопль совести. Что же это за голос? Это суд.
Итак, руководить формированием человека в самую жаркую пору его жизни, в лета молодости, наблюдать за стройным и полным согласием его ума, чувства и воли, приучить молодого, еще неопытного
