предстоятель, по словам преп. Иоанна Лествичника, должен молиться о том, чтобы ко всем иметь сострадание и расположение[123].
Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Никто не может питать враждебных чувств к тому, о ком тот творит молитву»[124].
Кроме того, дух пастырской любви возгревается и некоторыми внешними содействиями самой паствы. Вращаясь всегда среди единодушных ему лиц, пастырь невольно сближается с ними духом. Усвояя пасомых себе и передавая им часть своей личной жизни, пастырь искренним обращением в кругу верующих согревает себя все более и более возрастающей любовью.
«От взаимного общения, — пишет св. Златоуст, — происходит великая сила… Как железо, соединяясь с огнем, накаляется, так и общение друг с другом умножает любовь. Если камень, ударяясь о камень, издает огонь, то не тем ли более душа, сообщаясь с душой»[125].
Весьма большое значение для пастырской любви имеет носить в своем сердце скорби пасомых. Человеческая природа чувствительнее возбуждается наблюдаемым горем, нежели радостью, и острым переживанием скорби гораздо глубже и искренне сочувствует.
Сами страдающие ищут соскорбящих и способных понять их и разделить с ними бремя несчастия. Наоборот, живущие всегда радостью, особенно духовно неразвитые, эгоистично обособляются от других, и в их сердце не всегда найдется отзыв на горе ближнего. Отсюда необходимо пастырю соскорбеть людям, по примеру Апостола: «Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы и я не воспламенялся%» (2 Кор. 11, 29).
Чем более пастырь страдает с пасомыми и передает им как бы часть своей души, тем они становятся ему дороже.
В Своей прощальной беседе Господь, обращаясь к апостолам, говорил: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15,13). Отсюда желающему обогатить душу свою любовью следует помнить, что любовь приобретается более в скорбях, нежели в радости, в сострадании, нежели в сорадовании ближним. И что ни больше пастырь сам несет различные скорби, болезни, гонения, клеветы и прочее, он более приближается к святой любви, более способен сострадать и понимать скорби других. А с другой стороны, при указанных условиях жизни пастыря (скорбях и лишениях) паства получает нравственный урок для себя, видя наглядный пример пастырского терпения; кроме того паства расположена любить более скорбящего пастыря, когда он несет испытания и злострадания. При таком положении они готовы взаимно положить свои души за любимого и страдающего своего пастыря. Так в скорбях рождается взаимная любовь у пастыря к пастве и наоборот.
Характерно, что в сельских приходах пастырь стоит к пастве ближе, чем в городах. Городские священники, в отличие от сельских, за малым исключением, недостаточно упражняют свое чувство сострадания, мало знают руководимых и сердечно отчуждены от них. Лишь исповедь им дает некоторый способ общения с верующими. Да и нередко сами городские священники признаются в том, что за праздничными службами контингент молящихся в их храме всегда им кажется новым.
Кроме того, у простых верующих людей много таких прекрасных качеств, которыми они могут расположить своего пастыря к тому, чтобы он полюбил их. Так, например, искреннее пастырское отношение к ним, с малой хотя бы степенью сердечности, уже удовлетворяет их и возбуждает в их сердцах благодарность. Они, утомленные бытовыми явлениями эгоизма в жизни, ценят и незначительное проявление внимания и любви к ним. За пастырскую любовь и за благоговейное церковное служение они уважают и любят священнослужителя, опережая его в искренности ответных симпатичных чувств.
Обобщая все сказанное о воспитании пастырской любви, необходимо в заключение отметить6 что благодатная любовь, данная пастырю в хиротонии, как полевое семя развивается благодаря свободному пастырскому подвигу.
«В труде и изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и наготе» (2 Кор. 11, 27) куется настоящая пастырская любовь, способная жертвовать собой ради счастья и спасения ближ. них.
4. Уклонение от нормы пастырской любви
Двоякое полномочие вязать и решить пасомых ставит пастыря лицом к лицу с коллизиями любви и правды.
«Регористично настроенные пастыри, — говорит проф. А.В. Милов, — воспитание пасомых строят на строгом каноническом и уставном режиме. Они на первый план выдвигают требования долга и важно обращаются со всеми»[126]. Естественно, для таких пастырей всего выше имеет значение уставность и точная дисциплина и применительно к этому они сурово и резко обличают немощных верующих, карают их на исповеди большими эмитимиями и чрезмерно обособляют себя от рядовой паствы. Здесь явно выступает возвышение правды над милостью.
Суровое или строгое направление пастырской деятельности несомненно таит в себе нечто заслуживающее одобрения. Но его никак нельзя признать общеприложиммым и всецело полезным. Юридически — строгое пастырское отношение к делу, безусловно, охраняет и регулирует духовную жизнь паствы. В этом случае строгость сдерживает духовно слабых людей от страстей и безнравственных поступков и подавляет их дурные инстинкты.
О значении вообще авторитетной властности, имеющей пользу более предохранительного порядка, прекрасно высказывается святой апостол Павел, говоря о гражданских властях, что «начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых». Каждый из них «Божий слуга есть на добро» (Рим. 13,4). Этот принцип применим и к духовным руководителям церковного общества. Если они попускают пасомым бесконтрольность поведения, то плодом такого безразличия с их стороны бывает нравственный упадок и расслабление верующей массы, когда же они к опустившимся людям применяют разумную, твердую строгость, тогда те встают снова на должный путь.
Слабовольному пастырю пасомые в большинстве случаев как — то неохотно подчиняются. Они инстинктивно ищут уверенного душепопечения, которое осуществляло бы свое регулятивное назначение. Строгие пастыри, если нелюбимы, то лишь порочными лицами из паствы, от которых встречают осуждение и вражду. Но все недоброжелательство к себе они должны преодолевать, сознавая себя слугами Божиими, ответствеными пред Богом за вверенные им души. Переносить чью — либо вражду во имя справедливой строгости, конечно, не легко, но спасительно для верующих. Пастырская же абсолютная снисходительность, хотя и легче, но не всегда полезна на практике. В силу этого пастырь, когда требуется, должен быть и строгим и разумно — требовательным.
При указанных своих положительных сторонах пастырская строгость все же чужда зиждительной силы. Она совершенно не поднимает новой творческой энергии в людях, хотя и освобождает у них из — под пепла порока добрые душевные стороны.
Неумолимое законничество пастыря в духовном водительстве делает его правду вредной и отчуждает пасомых от него, особенно на исповеди. Кающиеся даже боятся ему открывать свои грехи и оскорбляются в глубинах души его холодной требовательностью и резкостью его обличений. Пусть в результате они остаются к нему наружно любезными, но уходят от него с погасшей душой, не смягченной елеем любви и не возрожденной.
Начало, творчески созидающее души, — одно: это любовь, сильная оживлять и воскрешать человека. Человек, скрывая в своей душе задатки любви под покровом пороков и суеты, иногда кажется лживым, вредным и неисправимым. Общее отрицательное мнение о нем окружающих гнетет его унынием, мучит в совести, хотя искра Божия не заглохла в нем и сказывается стремлением вернуться на истинный путь.
Для пастыря, обязанного искать заблудших овец, решительно нельзя только юридически подходить к грешным и немощным. Его долг — искренне сострадать и снисходить им и твердо веровать в возможность их
