Ничего не ответил Горохов. Избитого, его бросили в машину и увезли. Ефрем с трудом удержал Аню, которая рвалась к мужу.
— Ты ничем ему сейчас не поможешь, а себя и нас погубишь, — говорил он ей, не выпуская из хаты.
Наша группа двинулась вперед, стараясь подальше отойти от деревни. Долгое время мы не знали ничего о судьбе своего товарища. Лишь много позже услышали, что Горохову удалось убежать от немцев под Могилевом, куда они его везли.
На подмосковных рубежах
Более трех недель пробирался я вместе с группой бойцов и командиров, выходивших из окружения, по тылам противника. Наконец после долгих скитаний мы вышли к своим недалеко от города Рославля Смоленской области.
К большой радости, я встретил здесь многих своих сослуживцев со склада: майора Денисковского, политрука Фещенко и других. Обменялись воспоминаниями о последних событиях. Мой рассказ о рейде в танке по городу Минску товарищи встретили с большим интересом. Много расспрашивали о подробностях боя, о судьбах других членов экипажа, о нашем походе по вражеским тылам. Потом Денисковский сообщил, что всех танкистов приказано направлять в автобронетанковое управление и что мне тоже надлежит ехать туда.
Так я оказался в Москве. Вспомнил свой первый приезд в столицу три с половиной года назад, когда нас направляли в Испанию. Тогда я был здесь недолго, проездом, но и за то короткое время успел кое-что посмотреть. С тех пор здесь много изменилось, появились новые большие здания, улицы, площади.
В те июльские дни сорок первого года война еще не особенно чувствовалась в Москве. Казалось, так же размеренно, как и прежде, шла городская жизнь, слышались веселые голоса молодежи, смех детей. Но в то же время везде заметно было новое, связанное с войной: на улицах стало меньше жителей, зато больше военных — проходили колонны красноармейцев, двигалась военная техника. Иногда, поддерживаемые с обеих сторон бойцами, проплывали длинные сигарообразные аэростаты воздушного заграждения. На перекрестках стояли зенитные пушки, а на крышах многих зданий — спаренные пулеметные установки. Все окна в домах были перекрещены полосками бумаги.
За время, проведенное мною в Москве, особенно запомнилась тревожная ночь на 22 июля, когда гитлеровцы предприняли свой первый пиратский налет на столицу. С несколькими бойцами-танкистами, находившимися тоже пока в резерве, я был в ту ночь во дворе казармы и видел, как прожекторные лучи шарили по небу и, поймав в перекрестие вражеский самолет, вели до тех пор, пока его не поражали зенитные снаряды. Один бомбовоз даже взорвался в воздухе после попадания в него снаряда, и его горящие обломки посыпались вниз.
В ту ночь мы тушили зажигательные бомбы, ликвидировали последствия налета и лишь потом узнали, что из всего огромного количества самолетов, направленных гитлеровцами на Москву, к городу прорвались лишь единицы. Более двух десятков самолетов потерял враг в ту ночь.
Через некоторое время мы получили новые боевые машины. Я любовался грозным танком Т-34, внимательно осматривал его, сравнивал с Т-28, на котором воевал в Минске, и находил, что новая машина куда совершеннее.
Были укомплектованы экипажи, сформированы подразделения. Я попал в экипаж лейтенанта Лукьянова, а наше подразделение вошло в 17-ю отдельную танковую бригаду. Начались напряженные дни боевой учебы. Мы осваивали новые машины, учились воевать на них против хорошо вооруженного и коварного врага. Приходилось нести патрульную службу на улицах Москвы. А когда в ноябре под Москвой сложилась тяжелая обстановка и над столицей нависла смертельная опасность, наша бригада была брошена в бой.
Перед маршем колонна бригады выстроилась на шоссе Энтузиастов. К ней подъехало несколько легковых автомашин, из передней вышел генерал-лейтенант — позже я узнал, что это был командующий Московской зоной обороны П. А. Артемьев. Он обратился к нам с короткой речью, в которой говорил о том, что наша Родина в опасности, к Москве рвется лютый и жестокий враг. Советские воины дерутся храбро, до последней капли крови отстаивают каждую пядь подмосковной земли. Он поставил перед нами, задачу грудью прикрыть Москву, не дать фашистским захватчикам продвинуться к ней ни на шаг, измотать, обескровить врага и погнать его затем вспять с нашей земли.
А потом был марш к фронту. Мы двигались к Наро-Фоминску, где шли жестокие бои с бронированными полчищами фашистов. Задача бригады мне, механику-водителю танка, конечно, не была известна. Помню, наш танковый взвод придали стрелковому батальону.
Молодой подтянутый комбат, остановившись перед выстроенными экипажами, радостно воскликнул:
— Ну, с вашей помощью мы дадим прикурить фашистам! — И уже строго прибавил: — Нам предстоит отбить высоту, захваченную противником накануне.
Он поставил задачу взводу, и после огневого налета, произведенного нашей артиллерией, мы по общему сигналу ринулись в атаку.
Моя тридцатьчетверка легко сорвалась с места и помчалась по заснеженному полю к высоте. Стрелковое подразделение, с криком «ура» устремилось за нами. Высота огрызнулась огнем, видно, враг успел укрепить ее, создать там мощный опорный пункт. Мы шли по открытому полю. Я не мог видеть, что творится позади танка, но по силе вражеского огня понимал, что пехота несет значительные потери. Конечно, думал так лишь какие-то мгновения. Опыт подсказывал, что начальству виднее и не все должен знать простой механик-водитель, задача которого — неукоснительно выполнять приказ. И я вместе с товарищами выполнял его строго и точно. Это потом уже, после боя, узнал, что мы производили отвлекающую атаку, а основные силы действовали во фланг противнику.
Командир экипажа лейтенант Лукьянов приказал увеличить скорость. Танк рванулся вперед, но тут же на мгновение встал как вкопанный, словно наткнулся на невидимое препятствие. «Попадание», — отметил я про себя. Осмотрел и увидел, как накалилась броня башни. Накалилась от удара и теперь медленно тускнела, остывая. Броня выдержала удар. Танк снова помчался вперед как ни в чем не бывало.
Понимая, что мы оказались под прицелом вражеской противотанковой батареи, я стал маневрировать, стремясь не дать гитлеровцам вести прицельный огонь. Во время одного из маневров увидел второй танк нашего взвода. Он тоже мчался вперед, ведя огонь с коротких остановок. Нет ничего важнее в бою, чем ощущение локтевой связи с товарищами.
Лейтенант Лукьянов подал по ТПУ команду изменить направление движения. Теперь я увидел, что на фланге тоже идет бой за высоту. Прямо перед моим танком замелькали вспышки выстрелов из амбразур дзота, замаскированного на скате высоты.
Лукьянов тоже заметил дзот.
— Короткая! — скомандовал он, и тут же грохнула танковая пушка.
Запахло пороховыми газами, но танк рванулся вперед, и они выветрились. Со второго выстрела дзот был подавлен. Пулемет замолчал. Но теперь перед нами показалось противотанковое орудие в окопе. Оно было выдвинуто на позицию, удобную для стрельбы прямой наводкой по нашим атакующим танкам.
Вот где сработала взаимовыручка! Гитлеровские артиллеристы вели огонь по танкам, атакующим их с фланга. Мы же оказались возле них совершенно неожиданно. Я прибавил обороты, видя, что времени на прицельный выстрел у нас может не оказаться. Фашисты разворачивали орудие в нашу сторону. Но было уже поздно. Тогда они бросились бежать и попали под огонь нашего пулемета. Танк всей своей громадой обрушился на орудие, а в следующее мгновение позади нас остались лишь бесформенные куски металла и трупы гитлеровских артиллеристов.
Танки первыми ворвались на высоту. Развернув башни, они вели огонь вдоль траншей и утюжили окопы. Вслед за нами на высоту вышли и стрелковые роты, наступавшие с флангов. Бойцы выбивали успевших закрепиться на гребне фашистов. Гитлеровцы потеряли свыше восьмидесяти человек убитыми, те, кто уцелел, сдались в плен.
