семье было несчастье. Люди потеряли близких, потому что, так же как и Антоний, не смогли соединиться со своими. В эту страшную ночь в кромешной тьме, среди грохота, под горячим пеплом, погибли тысячи людей. Одни оплакивали маленьких детей, другие — стариков. Повсюду слышны были плач и стоны. Но среди живых, которые покинули Помпеи вместе с Антонием и Стефаном, не было философа Тегета, не было его жены Паксеи. И как ни старался Антоний, он не увидел ни одного из многочисленных рабов. Было естественно, что рабы, спасшиеся во время катастрофы, убежали, чтобы начать свою жизнь в другом месте свободными людьми.
— Знаешь, Стефан, — говорил Антоний, — если мне не суждено найти моих бедных родителей, если они погибли под пеплом и камнями в то страшное утро, то я молю богов только об одном: пусть они помогут мне найти моего друга — нашего раба Элия Сира. Я точно знаю, что Элий Сир никуда не убежал. Если он жив, то он ищет меня и оплакивает меня точно так же, как я оплакиваю своих бедных родителей.
— Не отчаивайся, Антоний, — говорил Стефан. — Поверь мне, ты найдешь родителей, а с ними и Элия Сира.
И они искали. Искали долго. Из Неаполя они попали в Рим. Они бродили по улицам, останавливались на площадях, где были беглецы из Помпей и Геркуланума. Они увидели много горя и отчаяния, но семьи Тегета они не нашли. И настал день, когда Антоний сказал:
— Они ждали меня. Бедные, они не вышли за калитку своего дома и погибли там, засыпанные пеплом… Не знаю, что мне делать теперь, Стефан.
— Мы пойдем в наш дом, Антоний, и ты увидишь, с какой радостью примут тебя мои родители. Ты знаешь, что они вольноотпущенники. Они бедные люди, но поверь мне, они полюбят тебя, как родного. К тому же они узнают о том, что именно тебе удалось спасти меня. И не только из рабства, Антоний. Теперь всем нам ясно, что если бы мы не ушли с тобой в тот утренний час, то мне бы уже никогда не увидеть ни солнца, ни неба. Поистине ты спас мне жизнь! Все мы — твои великие должники, мой друг Антоний. Пойдем в поместье Потина Теренция, и ты увидишь, как тебя будут любить мой отец Потин Мерула и мать моя Клеида…
Через пять дней они подходили к поместью Потина Теренция. Стефан был оживлен и с нетерпением ждал встречи с родителями. Антоний был печален и с тревогой ждал этой встречи.
Неутешное горе воцарилось в маленькой надстройке вилика Мерулы. После возвращения Потина Теренция, когда Мерула и Клеида узнали о гибели Помпей, для них стало ясно, что Стефана ужа нет в живых. И теперь уже все было безразлично. Не нужна была пекарня, не хотелось покидать дом Потина Теренция, где они прожили долгую жизнь. Каждый из них, словно в тяжком сне, проводил свои дни за работой. И каждый проливал слезы о дорогом Стефане. Им сочувствовали и рабы, и вольноотпущенники, и сам Потин Теренций. Только Скантия молчала. Может быть, оттого, что ей было стыдно за свое дурное обращение с Клеидой. А может быть, оттого, что она была больна и ничто ей не шло в голову, кроме мыслей о недуге.
Антонию не хотелось войти в дом вместе со Стефаном и стать свидетелем трогательной встречи Стефана с родителями. Ему было тяжело, потому что он все время помнил о своем отце, который сейчас, когда Антоний уже считал его погибшим, выглядел еще благородней и прекрасней, чем он казался Антонию прежде. Антоний все эти дни не переставал вспоминать беседы и споры с отцом, которые научили его, Антония, мыслить и стремиться к чему-то возвышенному. Он вспоминал доброе и нежное лицо своей матери, и, хотя ему не верилось, что их уже нет на свете, слезы не просыхали и сердце сжималось от печали.
Антоний остался за воротами под купой акаций. А Стефан поднялся наверх и крикнул:
— Я здесь, вилик Мерула! Я здесь, Клеида!
Клеида как безумная бросилась к сыну, обняла его, прижала, поцеловала и вся в слезах кинулась к окну:
— Сын вернулся! Стефан вернулся! Люди! Великое счастье!.. Вернулся наш сын!.. Тебя отпустили, сынок? Или ты бежал?.. Значит, Помпеи не погибли?.. Люди склонны выдумывать и пугать друг друга…
Клеида гладила сына по плечу, ласково смотрела ему в глаза, щупала его руки. А Стефан, улыбаясь, счастливый, в первое мгновение даже забыл об Антонии, который был оставлен за воротами.
— Увы! Помпеи погибли… Исчез прекрасный город. Мы видели горы пепла и камней там, где высились храмы и виллы. А спас меня мой друг Антоний. Ты знаешь его. Я побегу за ним, он стоит у ворот. Великое несчастье случилось: он потерял своих любимых родителей… Он остался один на всем белом свете. Кроме меня, у него никого нет.
— Ты неправ, Стефан! Твои родители примут его. Мы примем его, как сына. Скорее веди его сюда! Сейчас придет отец, и пусть он увидит вас…
Когда Стефан почти насильно втащил в дом Антония, отец уже ждал их, стоя рядом с Клеидой и обливаясь слезами радости. Он бросился к сыну, а потом обернулся к Антонию, стоящему в стороне с опущенной головой. Вилик Мерула подошел к юноше, поднял его голову и отпрянул в испуге. Он поставил рядом Стефана и воскликнул:
— Поистине я вижу немыслимое!.. На далеком расстоянии родилось два одинаковых человека… Я понимаю тебя, Антоний. Твое желание увидеть своего двойника законно и вполне объяснимо, когда видишь вас рядом. Я низко кланяюсь тебе, Антоний, за твое доброе дело. Ты спас нам Стефана!..
— И я низко кланяюсь тебе, Антоний, — сказала Клеида и склонила голову до земли.
Все это время она не переставала плакать. Слезы не давали ей даже рассмотреть Антония.
— Ты забыла о глазном, Клеида. Где же твое гостеприимство? — спросил Мерула. — Дай им воды умыться. Надо сытно накормить их. Ты видишь, как они измучены!.. Поторопись, Клеида!..
Когда Стефан и Антоний, умытые, причесанные и одетые в одинаковые туники, сшитые Клеидой для Стефана, уселись на деревянной скамье у очага, Клеида, взглянув на них, даже вздрогнула. Это были близнецы. II на одно мгновение она подумала: «Могло быть и так, если бы тогда не случилось несчастья… Но ведь я знаю, что это случилось, и Мерула собственными руками похоронил бедного младенца, второго из родившихся близнецов. Стефан первый вышел на свет и закричал. Должно быть, он был крепче. А второй, что шел вслед за ним, должно быть, задохнулся. Он посинел, и Мерула унес его… Ах, в такой час не нужно вспоминать… Но как не вспомнить, когда видишь рядом двух красавцев. Как велико могущество богов!»
Когда Мерула принес кувшин того вина, которое было поставлено в погреб много лет назад для самого примечательного случая их жизни, когда он сорвал печать и каждому налил большую глиняную чашу и когда они выпили в честь удивительного события, Мерула наконец обратился к Антонию с вопросом, который мучил его с тех пор, как он увидел юношу:
— Скажи мне, друг Антоний, имя своего отца и назови мне поместье, где ты родился.
— Если бы ты жил в Помпеях, благородный Потин Мерула, ты бы знал, что философ Манилий Тегет очень знатен, богат и известен своими учеными трудами. Я его сын. Когда я родился, моя мать Паксея и отец Манилий купили в честь меня богатое поместье вблизи Геркуланских ворот в Помпеях. А свое старое поместье они продали. Где оно было, я не знаю, да и не к чему было мне спрашивать о нем. Я только могу сказать, что прекраснее моего отца и добрее моей матери нет людей на свете! И мне очень прискорбно…
Антоний разрыдался и, прикрыв лицо руками, отошел в угол. Клеида, утирая слезы, захлебываясь, не знала, что ей делать и что сказать. Стефан бросился к другу, чтобы утешить его, и не увидел, как побледнел Мерула и как задрожал у него подбородок. Мерула был единственный среди всех собравшихся, кто знал подлинную тайну рождения Антония. Только он знал, кто такой Антоний. Только он знал, что Антоний — родной брат Стефана, потому что тайно от Клеиды он, Мерула, подбросил второго из близнецов в поместье богатого философа, который жил недалеко от Потина Теренция, — то был Манилий Тегет.
Потин Мерула унес второго сына не потому, что он задохнулся, а потому что хотел, чтобы один из его близнецов был свободным и счастливым. Мерула еще не знал, каким вырос его второй сын. Но одна фраза, сказанная Антонием — о благородстве и доброте его родителей, — уже многое сказала бедному вилику. Мерула понял, что Антоний вырос не только в богатстве и знатности, но он, видимо, рос в атмосфере любви и заботы. По всему видно, что юноша очень любит людей, которые его вырастили, и сейчас вилика мучила мысль о том, имеет ли он право раскрыть тайну. Может быть, лучше молчать? Но что даст молчание? А если он откроется Антонию, Клеиде и Стефану, то каждый из них обретет новое счастье. И как ни трудно будет Антонию, но он поймет, что у него есть семья. А разве этого мало — обрести родителей тогда, когда ты
