он откупился, он свободен и сын его, Стефан Мерула, уже никогда не узнает горьких дней рабства.

II

ОТЕЦ АНТОНИЯ

«Антоний, ты будешь философом…» Так говорил сыну известный римский философ Манилий Тегет, который не перестал считаться римским философом, хотя последние восемнадцать лет безвыездно жил в Помпеях. Труды Манилия Тегета были общеизвестны и снискали ему славу почтенного ученого, человека мыслящего и в высшей степени благородного. Его друзья нередко восхищались беседами, которые всегда украшали праздничный обед и были главной приманкой для молодых поклонников Тегета.

Одни любили его рассуждения о Платоне и Аристотеле, другие ценили его высказывания об Эпикуре. А вот Антоний с удовольствием приходил на беседы, посвященные его любимому поэту и ученому Титу Лукрецию Кару.

В свое время Манилий Тегет много и часто читал сыну отрывки из знаменитой поэмы Лукреция «О природе вещей». Бывало, сын говорил о том, что ему скучно и неинтересно, а отец с величайшим терпением объяснял ему отдельные фразы, перечитывал страницы, снова объяснял и так постепенно заставил Антония вникнуть в сущность учения великого поэта.

Антоний долгое время не понимал значения философских рассуждений Лукреция. Его больше увлекали поэтические достоинства его произведений.

Но прошло время, Антоний повзрослел, и ему стали дороги не только поэтические образы, но и размышления ученого. Антонию нравились рассуждения поэта о гармонии и единстве в природа Он помнил строки трудные, но удивительно верные:

…Силе нельзя никакой нарушить вещей совокупность, Ибо и нет ничего, куда из вселенной могла бы Скрыться материи часть и откуда внезапно вломиться Новая сила могла б во вселенную, сделать иною Всю природу вещей и расстроить порядок движений… То, что доселе всегда рождалось, то будет рождаться В тех же условиях, и жить, и расти постоянно, и крепнуть. Столько, сколько кому суждено по законам природы…

Антоний был потрясен своим открытием, когда, начитавшись Лукреция, вдруг понял, сколь велика сила человеческого мышления, которое в состоянии проникнуть в тайны природы. Антоний читал описания того, как рождались миры, как наступала смерть и разрушение космических тел и как рождались новые миры… Все это было так грандиозно, так удивительно, так малопонятно и в то же время пленительно, что Антоний не переставал думать об Этом и нередко обращался к отцу с такими вопросами, на которые старый философ с трудом давал ответы.

Манилий Тегет много заботился о том, чтобы сын получил хорошее образование и был его достойным преемником. С тех пор как Антоний впервые взял в руки вощеную дощечку и стиль, отец не переставал напоминать ему о том, что он, Антоний, его единственный сын, будет знаменитым философом и продолжит почетное дело, начатое отцом задолго до рождения Антония.

Унаследовав большое поместье, которое давало семье Тегета полное обеспечение, Манилий Тегет почти не занимался хозяйством. Он целиком положился на своего вилика Манилия Квинта, хотя и затруднялся сам себе ответить на вопрос: так ли честен этот вилик, как аккуратен в записях, или только аккуратен, а честен лишь на словах. Мать Антония не раз сетовала на беспечность мужа, который не удосуживался собирать взносы от должников в первые дни календ.

Календы наступали в тот вечер, когда впервые показывался бледный серп луны и глашатай на улицах громко оповещал о том, что наступили календы, словно люди сами не видели молодого, только что народившегося серпа. Но кричал глашатай главным образом для должников, чтобы те не забыли и позаботились скорее сделать взнос. Не всегда находились честные должники. И не каждый из них торопился со взносом. Но должники Тегета знали, что вилик Квинт любым способом заставит их уплатить. Они только не знали, делает ли записи в свой толстый календариум грозный вилик, или часть этих взносов попадает в его бездонный мешок.

Если бы Манилий Тегет пожелал, он бы всегда мог проверить правильность записей. Но он очень редко делал это: он жалел время. Старый философ считал кощунством тратить время на хозяйственные дела. Он нередко говорил о том, что жизнь слишком коротка, чтобы безрассудно тратить свои дни. Манилий Тегет писал свои философские сочинения каждый день, неустанно, сразу же после завтрака, когда в благоухающем цветами перистиле было необыкновенно прохладно и приятно.

Струи воды, бившие из маленьких мраморных фонтанов, осыпали каплями дамасские розы, мальвы, ирисы и маргаритки. Удобное деревянное ложе, устроенное в тени виноградных лоз, под шатром сиреневых глициний, было покрыто очень мягким шерстяным тюфяком и пестрым ковром. На продолговатом мраморном столике с резными ножками обычно лежали вощеные дощечки, костяные и железные палочки для письма и толстые свитки книг. Их было много в богатой библиотеке Тегета. Ученый создавал ее долго, не жалея средств, и теперь его комната была набита драгоценными свитками. Их было так много, что уже стало тесно хозяину, и потому в жаркие дни он занимался в своем любимом перистиле.

Среди ученых города много говорили о знаменитой библиотеке Тегета. Рассказывали о том, как он купил за большие деньги рабов-переписчиков, которые будто бы трудились от рассвета до заката, переписывая труды римских и греческих философов, поэтов и трагиков. Вот почему рядом с книгами Платона и Аристотеля можно было найти произведения знаменитых поэтов. Они-то и привлекали внимание Антония, он читал на память стихи Горация, Овидия, Вергилия. Юношу привлекали и драматические произведения, которые ставились в театрах Рима.

Библиотека Манилия Тегета славилась в Помпеях не только книгами, но и превосходными скульптурами знаменитых учёных. Прекрасная голова Сократа была сделана искусным римским ваятелем, вольноотпущенником из греков. Голова Эпикура была изваяна рабом-сирийцем, которому дали бронзовый медальон знаменитого во всем мире мудреца и велели перенести его портрет в мрамор.

Старый раб-сириец Элий Сир был куплен в подарок Антонию в день его совершеннолетия. В этот день, когда Антонию исполнилось шестнадцать лет, был устроен большой семейный праздник.

Рано утром Антоний снял перед алтарем богов — покровителей дома Тегета — свою детскую тогу, окаймленную пурпурной полосой, и облекся в мужскую белую тогу. Затем был праздничный обед, и отец в присутствии гостей и Антония прочел свои любимые строки из Горация:

Есть кувшин вина у меня, Филлида. Десять лет храню альбанин душистый. Есть и сельдерей для венков, разросся плющ в изобилье. Кудри им обвей, ослепишь красою. В доме у меня серебро смеется. Лаврами алтарь оплетен и алчет крови ягненка. Полон двор людей, суета, хлопочут. И снуют туда и сюда подростки, Девушки. Огня языки завились клубами дыма.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату