- Здравствуйте! - сказала она. - Я сейчас затоплю печку и принесу воды. Все будет хорошо. - Она улыбнулась пухлыми, замерзшими губами. Он был изумлен. Он только пошевелил бровями. Все было как во сне. Девушка принесла воды, затопила печурку. В комнате стало тепло. Девушка открыла буфет, нашла крупу, сварила каши и кормила его с ложечки, как маленького. Потом она согрела воду и стала брить его худые щеки, заросшие серой щетиной. Она положила грелку к его ледяным ногам.
- Так хорошо? - спросила она, улыбаясь.
Профессор схватил худенькую девичью руку, прижал к щеке и заплакал.
- Радио завтра исправим... Моя подруга Таня - радистка. И доктора вызовем... А карточки продуктовые дайте - я вам выкуплю, что не получали. Где ваше грязное белье?
'Это сон', - подумал старый профессор и закрыл глаза, прислушиваясь к свежему голосу девушки. Он задремал. Когда он снова открыл глаза, увидел: незнакомка моет пол.
- У вас тут грязь, пыль... так нельзя! Можно заболеть, - строго сказала она. Потом она села на низенькую скамейку около дивана и спросила: - Почитать?
Он не успел ответить. Она достала из кармана тужурки газету и стала читать.
'Нет, это сон', - трепетно подумал старый человек и закрыл глаза. И вдруг не услышал больше девичьего голоса. Испугался, открыл снова глаза и увидел: девушка спит... Газета упала на ее острые колени. Профессор с нежностью смотрел на бледное девичье личико. Так было две-три минуты. Потом девушка вздрогнула и вскочила.
- Простите, - сказала она, - я пойду - мне нужно еще в два дома. Спокойной ночи!
Она нахлобучила ушанку и пошла к дверям.
- Послушайте, - крикнул профессор, - послушайте, кто же вы? Послушайте, я вас не знаю... я вас даже не поблагодарил. Кто вы?
- Комсомолка, - ответила девушка, исчезая, - комсомолка Женя... Завтра приду.
Это было в Ленинграде в самые тяжкие его дни. Город замерзал. Город голодал. Гитлеровские мерзавцы хотели задушить наш прекрасный Ленинград. Но вы знаете, товарищи, как стойко и гордо держались ленинградцы. Ленинградцы, которые шатались от голода, у которых распухли руки, ноги. Вот этими замерзшими, опухшими руками они делали снаряды, тушили бомбы, восстанавливали полуразрушенные жилища. Никто не жаловался. Никто не говорил: 'Не могу'. И только сквозь стиснутые зубы вырывались слова гнева, ненависти к проклятым фашистам.
Люди помогали друг другу бороться с трудностями. Люди помогали друг другу жить. И вот именно в эти дни все увидели, почувствовали, что такое комсомольское сердце. Горячее, благородное сердце молодого советского человека'.
...А как внимательно и любовно заботился комсомол о детях. 270 миллионов рублей собрали комсомольцы в фонд помощи детям, пострадавшим от войны. Тысячи детских столовых и детских домов были открыты на эти средства.
Много самолетов, танковых колонн, артиллерийских батарей, подводных лодок дали Советской Армии комсомольские воскресники.
'Навсегда войдут в историю, - говорил товарищ Сталин, - беспримерные трудовые подвиги советских женщин и нашей славной молодежи, вынесших на своих плечах основную тяжесть труда на фабриках и заводах, в колхозах и совхозах'. В 1943 году, в канун 25-летия комсомола, 17 миллионов юношей и девушек нашей страны обратились с письмом к товарищу Сталину. В этом письме молодые патриоты давали любимому вождю клятву неустанно бороться за дело большевистской партии, отважно сражаться на фронте, еще упорнее работать в тылу. В письме говорилось:
Клянемся мы сердцем, испытанным боем,
Рукой, отвердевшей в упорстве труда,
Что после победы украсим, отстроим
Сожженные злобным врагом города.
Еще не закончилась борьба с врагом на фронте, а советский народ уже начал восстанавливать в освобожденных районах разрушенное фашистами хозяйство. И повсюду на стройках работала молодежь. По призыву ЦК ВЛКСМ на восстановление Сталинграда приехали 23 тысячи юношей и девушек.
Осенью 1943 года состоялся пленум Смоленского обкома комсомола. Смоленск тогда еще не был освобожден от немецких захватчиков. Комсомольцы собрались в небольшом селе Кондрово. Половина области была в руках врагов, а комсомольцы с воодушевлением рассказывали о том, как они помогают на освобожденной от фашистов территории залечивать раны, нанесенные гитлеровцами народному хозяйству области.
- Линия фронта проходит недалеко от нас, - говорила на пленуме одна комсомолка, - еще слышна артиллерийская канонада, еще частенько наведываются к нам воздушные разбойники. Но мы твердо уверены, что враги больше не вернутся. Долго и упорно отстраивали наши комсомольцы одну из сельских школ. С трудом добыли мы стекла для окон, привели все классы в полный порядок. Когда школа была готова, неожиданно налетели самолеты, клейменные фашистской свастикой, и сбросили бомбы. Здание школы вновь было разрушено. Снова взялись наши комсомольцы за работу и опять восстановили школу.
Есть на Смоленщине деревня Галкино. В тот же день, когда из деревни бежали немцы, в одном из немногих уцелевших домов комсомольцы провели собрание. Секретарь комитета комсомола Шура Федорова проводила собрание, лежа в постели. Ее до полусмерти избили перед уходом немцы.
- А комсомольские билеты, девушки, с вами? - спросила она, открыв собрание, и с тревогой оглянулась. Но сейчас же Шура удовлетворенно улыбнулась: все девушки, пришедшие к ней, торопливо доставали спрятанные на груди комсомольские билеты.
- Вот хорошо, - говорила Шура. - А я, грешным делом, беспокоилась: не уничтожил ли кто по трусости своего билета. А вот и мой, прошу проверить... Итак, комсомольское собрание считаю открытым. Не знаю, как вы считаете, а по-моему, сейчас самое главное для нас - это подумать о том, как помочь нашей деревне отстроиться и восстановить колхоз. Было у нас сто два дома, а осталось двадцать...
Девушки повернули головы к окнам, за которыми виднелись обуглившиеся дома. Сиротливо высились среди разрушенных домов трубы. Все спалили и взорвали враги! Был клуб - нет клуба. Была школа - нет школы: устроили немцы в ней конюшню, а парты изрубили, сожгли. И хозяйственные постройки разрушены. Ни коров, ни свиней, ни овец - ничего не осталось. А сколько всего было!
- Партийной организации у нас в деревне нет, коммунисты на фронте, поэтому на нас, комсомольцев, ложится особая ответственность. Садитесь-ка, девушки, поближе. Есть у меня один план...
Вот что было дальше.
Стар дедушка Куликов - 70 лет. Голова серебряная, лицо в морщинах, спина сутулая. В молодости считался он лучшим столяром деревни Галкино. К нему-то в землянку и пришли комсомолки.
- Просим, дедушка, быть бригадиром: будем деревню заново строить. Да такую, чтоб враги позеленели от злости! Чтоб дома лучше, чем до войны, были!
И с великой радостью согласился дедушка Куликов стать руководителем комсомольской бригады.
Вся деревня помогала комсомольцам. Рубили лес, подносили бревна, месили глину. Школьники вытаскивали из горелого мусора уцелевшие кирпичи, гвозди, дверные и оконные задвижки.
И начал подниматься в Галкине дом за домом. Дедушка Куликов с рассвета до заката на стройке. Ветер теребит его седые волосы.
- А ну, давай, комсомолки, веселей! Каждое бревно - фашисту в глотку! - весело покрикивал он.
Ремонтировали школу, строгали новые парты. И вскоре снова зазвенели в деревне звонки, созывая ребят на уроки.
Фронт отодвинулся далеко, деревня готовилась к севу, росла, и жизнь в ней налаживалась. Улица пахла свежим тесом, красками.
По воскресеньям комсомольцы и пионеры устраивали в новом клубе вечера самодеятельности. Так жила и работала сельская молодежь в районах, освобожденных от оккупантов.
В дни войны в глубоком тылу, на заводах и фабриках страны молодежь создавала фронтовые бригады. Ведь в письме товарищу Сталину миллионы юношей и девушек поклялись работать на производстве так же, как на фронте бьются советские воины. В этих бригадах появилось много 'двухсотников', которые выполняли установленные планы на двести процентов. А затем появились
