слов. Он слушал ее будто сквозь туман.
— Хью, люди появляются в нашей жизни и исчезают, но оставляют о себе добрую память. Я бы хотела, чтобы твои дочери помнили, что я их любила.
Хью сжал руки в кулаки: кровь его медленно закипала, а в сердце он ощутил боль. Противоречивые чувства охватывали его. Он так и не определил, как относиться к возможности ее скорого отъезда. Раздражение вызывало то, что он пообещал Фергюсону ехать с ним искать пропавшую лошадь, из-за чего он не может закончить этот разговор должным образом. Гнев закипал оттого, что она посмела усомниться в правильности его решения насчет дочерей. Он стиснул зубы, и тотчас же раскаты отдаленного грома послышались ближе.
Триона бросила взгляд на окно, потом перевела его на Хью, и брови ее сошлись:
— Не грози мне непогодой. Путешествовать во время бури придется тебе, а не мне.
— Я прекрасно это знаю, — огрызнулся он. — И был бы очень тебе признателен, если бы ты воздержалась от таких дерзких замечаний, которые выводят меня из себя!
Глаза ее засверкали.
— Если то, что я говорю, вызывает у тебя злость, это может значить только одно: я говорю правду и ты это понимаешь.
Ярость бушевала в нем, но она продолжала:
— Ты потерпел неудачу на личном фронте и боишься новой любви. И всю свою жизнь проводишь в страхе от возможных душевных потрясений, Маклейн. И твои девочки, и я заслуживаем лучшей участи. Очнись же наконец. Взгляни на жизнь иначе.
Хью зашелся от ярости. Глаза его застлало красной пеленой. Огонь в камине отчаянно заметался, в комнату повалил дым. Оконные стекла задрожали и застонали, и внезапно холод ворвался в комнату, будто ее стены покрыла невидимая корка льда.
Катриона продолжала смотреть на него, не отводя взгляда. Лицо ее побледнело, а тело сотряс озноб, но она подошла к нему и остановилась совсем близко, так что пальцы их ног соприкоснулись.
— Ну? Что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Не смей подвергать сомнению мою любовь к детям. Никогда!
Ее подбородок взметнулся, и она продолжала говорить сквозь стиснутые зубы:
— Наверное, ты их по-своему любишь, но это не значит, что ты готов отдать им частицу себя. А это разные вещи.
— У них есть все, что им надо.
Она не отвела глаз, и он сжал зубы, а взгляд его остановился на ее руке, которой она придерживала пеньюар. Он сосредоточил всю силу на ее руке, рисуя в воображении ветер, способный сорвать с нее пеньюар. Медленно подол ее одежды начал приподниматься. Потом ветер усилился и заставил его подняться выше. Над их головами загремел гром, порыв ветра сотряс крышу. По ней забарабанил дождь.
Боль в голове Хью усилилась, и, щелкнув пальцами, он заставил ветер подуть сильнее. Тот с ревом пронесся по дому.
Сердце Трионы болезненно застучало, когда ее чуть не сбил с ног отчаянный порыв стихии. Она согнула ноги в коленях, цепляясь за подол своего пеньюара. От холода пальцы ее онемели.
Губы Хью были плотно сжаты, а в уголках рта появились глубокие складки. Волосы его поднялись дыбом и начали хлестать его по лицу. Новый порыв ветра промчался по комнате, вырвав подол пеньюара из ее руки и заставив ее с трудом выдохнуть воздух. Она задыхалась, пытаясь сделать вдох, обхватывая себя руками, чтобы защититься от этого холодного потока. Зубы ее выбивали дробь.
По полу пополз густой туман, а воздух в комнате стал еще более влажным и ледяным. Пол под ее босыми ногами казался совсем холодным, новый порыв ветра сорвал со стола огромную китайскую вазу, она упала на пол и разбилась. С полки свалился целый ряд книг, будто их столкнула с нее невидимая рука.
Один из стульев, стоящих у камина, опрокинулся, а диван дрогнул и встал под немыслимым углом.
Триона обхватила себя руками и опустила голову, борясь с ветром. Но он не утихал, а продолжал толкать ее в спину все сильнее и сильнее. Она споткнулась и упала на кровать.
Стало слышно, как по всему дому бьются стекла и опрокидываются стулья.
Снаружи гремел гром и сверкали молнии. Кто-то издал придушенный крик, а потом…
Все это кончилось так же внезапно, как и началось. И теперь слышался только размеренный стук дождя по крыше.
Глаза Хью сверкали непривычным зеленым огнем, а губы побелели. Напряжение было заметно в каждой черте его лица.
— Надеюсь, теперь ты доволен, — процедила Триона сквозь стиснутые зубы, страдая от холода и испытывая ярость. Ее пеньюар обвился вокруг одного из столбов кровати, и ей пришлось потянуться через всю постель, чтобы добраться до него. Она натянула его на себя, строго глядя на мужа.
Хью потер лоб, разглаживая морщины и глубокие линии, прорезавшие его лицо от носа ко рту.
— Катриона… я не знаю, почему сделал это. Что-то на меня нашло.
Он провел дрожащей рукой по лицу. Лицо у него было потрясенное.
— Уходи!
Он сделал шаг к ней, но она отступила. В его глазах мелькнуло что-то, что трудно было понять.
— Ну извини меня.
Она не ответила, будучи не в силах собрать свои чувства и мысли воедино, не в силах даже понять, что испытала: боль, разочарование, гнев, страх? Она не могла облечь эти ощущения в слова. Все перепуталось в ее голове, но в то же время она не испытывала ничего, кроме холода в душе, будто переполняющих чувств не хватало, чтобы согреть ее.
— Катриона, послушай…
Она покачала головой и опустилась на кровать, прижимая к себе подушки.
Наконец он вышел, и лицо его при этом было искажено болью.
Катриона слушала, как стихает звук его шагов, пока они не стихли совсем. Тогда она зарылась лицом в подушку и заплакала.
Хью остановился у подножия лестницы, сжимая и разжимая кулаки. Что, черт его возьми, он натворил? Он никогда не терял присутствия духа. Ни разу с того самого дня, когда был убит его младший брат и когда он позволил гневу взять верх. На этот раз он не потерял контроль над собой, он вызвал и направлял ветер сознательно, и это не оставило в нем ничего, кроме мучительной головной боли и ужасной пустоты в груди, что было результатом его отчаянных усилий сдержаться.
Хью оглядел коридор: портреты попадали со стен, занавески были разорваны. Большая ваза, стоявшая в углу, оказалась разбита вдребезги. Гораздо хуже было то, что Ангус и Лайам уставились на него с недоумением. Одежда сидела на них косо, волосы свисали космами, и все это было следствием вызванной им бури.
Его охватил приступ раскаяния:
— Лайам, приведи сюда девочек и снеси вниз их вещи. Они поедут на несколько дней к моему брату.
— Сию минуту, милорд.
Лайам помчался по лестнице вприпрыжку, перескакивая сразу через две ступени, будто был рад поскорее убраться подальше от хозяина.
Ангус будто окаменел и стоял неподвижно, полный почтения и внимания.
— Пусть подадут экипаж.
— Да, милорд.
Он тоже сорвался с места, будто только й ожидал приказа и хотел поскорее унести отсюда ноги.
Хью чувствовал себя разбитым: его тошнило, и в голове гудело так, словно он долго кружился на одном месте. Он знал, что будет чувствовать себя так несколько дней кряду, если не отдохнет.
Он ненамеренно впал в такую ярость. Его гнев вызвало то, что Катриона обвинила его в неспособности отдать девочкам какую-то часть себя. Он любил Кристину, Девон и Агги безгранично. Как она могла усомниться в его чувствах к ним!
Но она осмелилась. Она бросила ему упрек. Она по-своему, чисто по-женски, наказала девочек за их проделки. Измученный, он поднял голову и посмотрел на лестницу, ведущую вверх, гадая, что она делает сейчас. Она показалась ему потрясенной. Должен ли он пойти к ней? Еще раз поговорить?
«Зачем? Что ты ей скажешь? Ты ведь даже не понимаешь собственных чувств». Он покачал головой и пошел к двери подождать детей.
Ему требовалось время, чтобы распутать этот узел страсти и других чувств, вызванных Катрионой. Ему надо было хорошенько все обдумать.
Слава Богу, он знал, где обрести душевное равновесие.
Глава 16
Миссис Уоллис наклонилась и, щурясь, всматривалась в темноту.
— Я точно не помню… — сказала она, хмурясь. — Может быть, это и не здесь. Но надо проверить.
Она снова прищурилась.
Триона, стоявшая за ее спиной, терпеливо ждала. Снаружи бушевал ветер — следствие ярости Хью. Время от времени он сотрясал стекла окон так, что они начинали дребезжать, и холодный воздух просачивался в щели между стеклами и подоконниками.
Сердце Трионы колотилось при воспоминании о ее размолвке с Хью два дня назад. С тех пор она плохо спала. Если быть честной, то причина была в том, что она привыкла чувствовать рядом его теплое тело, а без него постель казалась слишком большой и холодной.
Миссис Уоллис выпрямилась и головой чуть не задела низко расположенную балку.
— Осторожно! — предостерегла ее Триона, поднимая фонарь выше.
— Да, стропила здесь расположены низко.
— Зато они прочные. — Триона огляделась: — Дом построен на совесть. А вот у нас в Уитберне потолки ужасно протекают.
— Да, хозяин постарался. Когда поденщики закончили со
