дежурную улыбку и прошла дальше.
Николай развернул клочок бумаги, пахнущий теми же ландышами, и пробежал глазами три аккуратных строчки текста с указанием телефона, имени и даже удобного для звонка времени. Небрежно свернув записку, он сунул ее во внутренний карман пиджака, тут же забыв о ней. Ему никогда не нравились смешливые девицы, имеющие за душой только буйство молодости и красоты. Но тем не менее он постоянно заигрывал с ними, сам не понимая для чего это делает. Может быть, ему доставлял удовольствие сам процесс знакомства. Может быть, где-то в подсознании гнездился страх стать непривлекательным для молодых женщин. Николай никогда не задумывался над этим вопросом или не хотел задумываться, понимая, что никогда не будет честен по этому поводу даже с собой. Себя он убеждал, что это обыкновенное дон- жуанство, понимая, однако, в глубине души, что все эти мимолетные встречи, ни к чему не обязывающие, никогда не заставляли его сердце биться по-настоящему учащенно и бешено, как в молодости. Победы для упрочнения своей репутации в глазах коллег и своих собственных давно уже перестали его радовать и не вызывали ничего, кроме чувства досады на свою неразборчивость. Он не стремился к новым знакомствам, но, не смотря на это, заигрывал со всеми привлекательными женщинами по инерции однажды разогнанного механизма. — Граждане пассажиры, — раздался приятный женский голос из репродуктора. Наш самолет совершает посадку в городе Новосибирске. Просим Вас не курить, пристегнуть привязные ремни и до конца полета оставаться на своих местах. — Добрались, — то ли с облегчением, то ли с грустью произнес вслух Николай, доставая из-под кресла пряжку привязного ремня.
Самолет поднырнул под слой воздуха, и неожиданно во всех иллюминаторах засверкали огни города. Они тянулись вдаль и вширь на многие километры, создавая впечатление какого-то домашнего покоя. Николай возвращался в давно забытый город, в город своей молодости, своего университета, своей первой любви. Под сердцем что-то сладко заныло, что-то родное и до боли знакомое. Захотелось вернуться именно в город своей юности, в то время, когда впереди чистым листом ждала его целая жизнь. Толчком земля приняла тяжелое тело самолета, подпрыгнувшее еще напоследок пару раз и понесшееся по взлетной полосе. — Граждане пассажиры, — вновь ожил репродуктор, — наш самолет совершил посадку в городе Новосибирске. Температура за бортом пятнадцать градусов выше нуля. Просьба оставаться на местах до полной остановки самолета.
Через десять минут, спускаясь по трапу вместе со всеми, Николай озорно подмигнул на прощание 'Жанне' и вдохнул предрассветную прохладу города.
С командировкой, как и надеялся Николай, не было никаких проблем. Обменявшись крепкими рукопожатиями с директором фирмы, они моментально договорились обо всем. Директор, молодцеватый и усатый орел, смахивающий чем-то на киношный образ Чапаева, согласился и на взаимозачет и на сотрудничество без предоплаты и вообще на все. Он радостно кивал головой на каждое слово, похлопывал Николая по плечу и недвусмысленно моргал правым глазом в сторону секретарши, предлагая пообщаться вечером в неформальной обстановке. Такая навязчивость стала тяготить через пять минут и, едва дождавшись, пока секретарша допечатает договор, Николай постарался поскорее улизнуть. С Чапаевым для подписания и обсуждения условий договорились встретиться на следующий день, хоть и в неформальной обстановке, но без спиртного.
Отказавшись от машины под предлогом желания прогуляться, Николай с облегчением выскочил на улицу и вдохнул полной грудью. Он полез в карман за сигаретами и неожиданно пальцами наткнулся на клочок бумаги. 'Ах да, стюардесса по имени Жанна.'- вспомнил он. Но звонить не стал. Пока. Может быть, вечером. Николай неторопливо шагал по улице и курил. После московской суеты, город казался почти безлюдным. Никто не толкался, никто не спрашивал, как пройти до ГУМа и вообще никому не было до него никакого дела.
Город почти не изменился. Был он таким же, как и восемь лет назад, вот только остановку автобусов до Академгородка перенесли. В переполненной, как обычно, восьмерке толкались студенты, аспиранты и вечные старухи с сидорами. По мере приближения сердце Николая начинало биться все более учащенно. Он одновременно и хотел и боялся вновь оказаться в городке. Пассажиров становилось все меньше, и появились даже свободные места. Николай сел, решив ехать до конечной. За окном замелькали научные институты, бывшие некогда особенно лакомым кусочком при распределении. Наконец, свернув в последний раз, автобус скрипнул тормозами и распахнул двери на конечной. Со всех сторон Николая обступил запах хвои. — Ну, здравствуй, старый друг! — прошептал Николай, выпрыгивая в двери.
Свежий воздух подхватил его, и тут Николай понял, что должно что-то произойти. Что-то необычное, на что нельзя и надеяться. Что бывает только раз, да и то в детстве. Предчувствие погнало его к зданию университета. И он, подгоняемый им, послушно зашагал к этому зданию, видневшемуся сквозь кроны сосен. Перед универом сердце в груди бешено заколотилось. На скамейке с книгой в руках сидела она. Марина. Та самая Марина, на встречу с которой он даже не мог и надеяться. Остановившись, чтобы отдышаться и немного успокоиться, Николай подошел к скамейке и сел рядом. — Вот я и вернулся, — тихо произнес он. — Здравствуй, Марина.
Она подпрыгнула от неожиданности. Узнала и вдруг ни с того ни с сего заплакала.
Уже позже, устав от первого порыва страсти, они, тесно прижавшись друг к другу, неторопливо вспоминали юность. Николай курил, слушая Марину и пуская геометрически правильные колечки дыма. На душе было спокойно, как когда-то давным-давно, когда ты волен делать все, что пожелаешь. Он и чувствовал себя сейчас именно таким свободным, независимым от жизненных обстоятельств, работы и деловых обязательств. Марина, положив голову ему на плечо, водила пальчиками по его голой груди и шептала что-то о судьбе, которая вновь столкнула их на кривой дорожке жизни. — Ой! — неожиданно выскочила она у него из-под руки. — Скорей давай собираться, а то муж вот-вот должен вернуться. — Как муж? — опешил Николай, которому почему-то даже в голову не могла прийти мысль, что Марина замужем. — Так ты жената… тьфу, то есть, замужем. — Конечно, — спокойно глядя ему в глаза, ответила она, уже выпорхнув из кровати и накидывая короткий халатик, более смахивающий на символ одежды. Чем же я хуже других? Или нельзя? — Да нет, — смутился он, отводя глаза от полуприкрытой белизны. — Просто как-то неожиданно. Ты же ничего не говорила. — Ну вот теперь сказала, — улыбнулась она и поторопила. — Давай вставай, лежебока. Твое время вышло.
Почему-то резко застеснявшись своей наготы, Николай стал торопливо просовываться в штанины брюк, рукава рубашки и пиджака. В душе зашевелился холодный червь непонятного страха. Марина стояла напротив и, улыбаясь, следила за его несуразной поспешностью. — Что смеешься? — повернулся к ней Николай. — Опаздывающего любовника не видела? — и уже более шутливо спросил, — Шкаф то у тебя где? — Ну не до такой же степени, — рассмеялась Марина. — До какой такой? — не понял он. — Сколько у меня еще времени? — От силы час, — серьезным голосом, едва сдерживая смех, ответила она. — Как час? — Николай перестал возиться с галстуком. — Чего же торопила тогда? — Реакцию проверяла, — она подошла к нему, вновь кружа голову непереносимым ароматом своего тела, и повисла на шее.
Этому не мог бы противостоять ни один мужчина, и Николай не был исключением. Забыв о надвигающейся угрозе мужа, о годах и положении, он принялся бешено освобождаться от одежды, которую только что с такой поспешностью надевал. Давно забытый запах пьянил и манил в давнюю даль юности. Трясущимися руками он принялся расстегивать пуговички ее халатика, но не смог сдержать нетерпения и дернул его, распахивая в разные стороны. Тонкая материя жалобно треснула, и остатки ее сползли на пол. — Не спеши, не суетись ты так, — шептала Марина, теплом своего тела обволакивая Николая и не давая ему опомниться.
Его трепет передался ей, и теперь они на пару вздрагивали, словно какая-то невидимая волна пронизывала их одновременно, делая единым целым. — Милый, милый. — бес конца повторяла Марина, пока он необозримую вечность парил в бездне наслаждения. — Как же я жил без тебя эти годы? — Милый…
Душа его пронзила границы вселенной и выпорхнула в мир света и любви. Он купался в этом счастьи, чувствуя рядом напряженное, подрагивающее любимое тело и лаская каждую его частицу. — О-о-о-о. — воскликнула Марина, безвольно обмякая где-то внизу, куда Николай, отставший от нее, понесся следом.
Медленно, как из тумана, стали проступать отпечатки вещей обыденной жизни. Первой обрисовалась спинка дивана, увлекая за собой и всю постель вместе с комнатой. Марина лежала на спине, раскидав руки
