своей дремучести понятия не имеют не только о том, что это за this country, но и где она находится. И ровным счетом столько же убеждены, что они, кроме двух побед в мировых войнах, разгромили Чингисхана и что суд присяжных в Нью-Джерси под председательством Кареля дель Понтера приговорил его за попытку всемирного завоевания к штрафу условно. Поскольку обвиняемый пошел на сотрудничество с органами юстиции, а также обещал устроить новый поход на Русь. Так что с этой стороны угроза была не очень реальной, а в свете того, что Нью Голд Орду в обозримом будущем ожидала капитальная перестройка, представлялась вообще мифической.
Если по большому счету, то можно было уходить с арены практически с легкой душой. Пусть люди свою судьбу решают сами. Если, конечно, они еще люди. Если, конечно, у них есть душа. И если в ней живо нравственное чувство.
Напоследок Великого Дедку посетила простенькая, совсем незатейливая мысль. От нее даже слегка свежестью пахнуло. Она заключалась в том, что если мир создал Бог, то более последовательного защитника Божьего дела, чем он, Великий Дедка, вряд ли найдется. Ведь традиция — это защита первозамысла, его торжество и узаконение. Стало быть, он служил не столько язычеству, предрелигии, сколько Создателю, борясь с происками лукавых. Революции, реформы, всевозможные преобразования — все это самонадеянные попытки людей, обуреваемых бесами, усовершенствования Божьего замысла? Жизнь не может стоять на месте, но где та черта, до которой развитие находится в пределах, угодных Богу?
Глава тридцать третья
После налета бандитов и милиции Даша и Иван Петрович, боясь засады, не решились возвращаться в разгромленное и оскверненное жилье. Надо было подыскать новое, хотя бы на предстоящую ночь. Успокоиться, подумать и найти подходящие варианты. Оказавшись на проспекте Мира, залитым вызывающе яркими капиталистическими огнями, они не пошли ни на метро, ни на ближайшую остановку общественного транспорта. Во-первых, и там, и там их могли поджидать, во-вторых, вся Москва была оклеена портретами Ивана Где-то, следовательно, была реальная опасность, что бдительные доброхоты запросто могли сдать его в лапы милиции, тем более за обещанную награду.
На проспекте Мира поэт надел очки с затененными стеклами и поднял воротник куртки, не мешал Даше ловить какую-нибудь машину. Такси в столице практически не было — таксомоторы таксисты приватизировали и распорядились ими, как считали нужными. Власти полагали, что после приватизации проблем с такси у населения не будет, но вместо этого исчезло такси как вид городского транспорта. Хотели ведь как лучше, но теперь проезд на пойманной машине от памятника Пушкину до памятника Маяковскому стоил как поездка на «Красной стреле» от Москвы до Ленинграда, опять переименованного в Санкт- Петербург. Туда и обратно…
Наконец какой-то замызганный «Жигуль» прижался к обочине. Даша наклонилась к приоткрытому окну, вступила в переговоры с водителем. Потом обернулась и спросила у Ивана Петровича:
— А куда мы, собственно, едем?
— На Бутырский хутор, — неожиданно для самого себя ответил он и плюхнулся на скрипучее заднее сиденье.
Даша села рядом, повернулась к нему, чтобы уточнить, куда конкретно ехать, но ее опередил водитель:
— В общагу Литинститута?
— Именно туда, — подтвердил Иван Петрович, приникнув к окну, пытаясь определить, правильно ли они едут.
Мысль скрыться в общежитии Литинститута показалась ему стоящей. Правда, он не был там лет десять. Раньше бывал чаще — не раз и не два, когда закрывался ресторан ЦДЛ, а было не все выпито и не все обсуждено, они брали в пакеты выпивку-закуску и ехали к знакомым студентам или слушателям Высших литературных курсов. Для него, да и не только для него, он был как бы родным домом, и поэтому встреча с ним всегда трогала чувствительные струны в душе.
Иван Петрович еще помнил сквер перед общежитием, скамейки и клумбы. По центральной аллее прогуливались девицы, к которым они не очень-то успешно клеились. Хотя в то время вечера поэзии в Политехническом музее проходили с конной милицией. Были и они, молодые поэты, нарасхват, поскольку их приглашали на всевозможные молодежные вечера. Но по скверу гуляли высокомерные девицы, должно быть, из соседнего общежития медицинского института, с которыми молодые литераторы никак не могли найти общего языка.
А потом в сквере стали подрастать деревья, клумбы и скамейки исчезли, как и асфальтированная дорожка — длинная и прямая, своего рода символ их будущего. Деревья, образовав чащу, вытянулись на высоту нескольких этажей, и общежитие от этого стало приземистей и отчужденнее. Быть может, поэтому и не тянуло в него так, как раньше. Но вот жизнь обернулась к нему не лучшей стороной, и он тут же вспомнил улицу Добролюбова, дом 9/11.
Когда он мысленно назвал адрес, машина остановилась у входа в общежитие. Поразительно, однако чащобы тут не было, как и раньше горели фонари на сквере, где гуляли отдельно друг от друга студенты- литераторы и прежние напыщенные девицы. Оказалось, что не старом «Жигуленке» он подкатил, а на новенькой двадцать первой «Волге», как и положено, с зеленым огоньком. И водитель был в таксистской фуражке, добродушный парень, а не какой-нибудь эпохи Мордаря жлоб, берущий за каждый оборот колеса по червонцу — когда поэт вынул бумажник, чтобы расплатиться, тот сказал:
— Вы же по дороге со мной рассчитались. Забыли? Бывает, бывает…
Иван Петрович засомневался: откуда у него появились деньги, ходившие после реформы 1961 года? Ведь он, судя по всему, попал в начало шестидесятых годов. И в этом он убедился, когда вахтерша тетя Дуся, добрейшая тетя Дуся, молча, словно они расстались только утром, достала из ящика стола ключ и протянула ему со словами:
— Возьми, Ваня. В вашей комнате полы натирали…
— Спасибо, тетя Дуся, — как и встарь ответил он и нажал в лифте кнопку четвертого этажа, подошел к 116-й комнате и только теперь спохватился: а где же Даша? Тетя Дуся строго бы посмотрела не нее, потребовала документ и предупредила: пребывание в общежитии лиц, не проживающих в нем, строго до 11 часов вечера. Каких 11, он взглянул на часы, уже без четверти полночь! Хотел было вернуться назад, разыскать Дашу и уговорить тетю Дусю, чтобы она разрешила с женой остаться до утра. Не станет же она проверять, есть или отсутствует у них на этот счет соответствующие штампы в паспорте!
Иван Петрович, вертя ключ на указательном пальце, повернул назад, но тут дверь 116-й комнаты открылась и в коридор вышла Даша. В необычайно привлекательном нежно-розовом халатике, в шлепанцах на босу ногу и, взяв остолбеневшего Ивана Петровича за руку, молча затащила в комнату.
— Как ты тут оказалась?
— А вот так, — загадочно ответила она.
— Ты… — Иван Петрович хотел по понятиям тех времен назвать ее медиумом, а получилось по- современному, — экстрасенс?
— Ваня, да разве это так важно? — спросила она. — Чайник только что вскипел, попьем после всех переживаний и — на боковую.
Выражение
По странной ассоциации ему вспомнился алтайский поэт Шатра Шатинов, который за великие бытовые подвиги был лишен права проживать в общежитии, но, тем не менее, много месяцев жил в нем подпольно и неуловимо для коменданта, в прошлом надзирателя Бутырской тюрьмы. Поразительно, однако, когда в сквере завязалась драка между студентами и лимитчиками-строителями, Шатра выбежал на помощь
