генуэзском портовом борделе, то в таком случае она действительно самым тесным образом сотрудничала с представителями всех объединенных наций. Даниэль Гринспен знал о ней даже то, что она, обладая когда- то изъянами девичьей памяти, могла и подзабыть.
Вполне могла подзабыть, потому что теперь она бредила, ставя многие события вверх ногами, придумывала недостающие героические звенья биографии — зачем, во имя чего? Ради славы? C фанатическим упрямством она рыла для себя яму — русские спецслужбы несомненно обратили на нее внимание, не поленятся потянуть за ниточку — доберутся до ее кряканья из абверовской засады. Уверовала в собственное вранье? Рехнулась? Психологическая компенсация неприглядного прошлого? Испытывает судьбу?
— Лиз, образумь свою родительницу. Ее активность, беспардонное вранье добром не кончатся, — сказал он жене на прошлой неделе, попросил посоветовать матери меньше болтать глупостей на встречах и не приглашать в гости, то есть в Соединенные Штаты, всех, с кем бы она ни встречалась.
Жена тоже была удивлена неуемной активностью матери на общественной ниве, хотя из родственной ли, женской ли солидарности не подавала виду. Она тогда сидела перед зеркалом, готовила на ночь лицо и лениво, совершенно равнодушно отозвалась:
— Она считает, что никому из них русские не дадут выездных виз.
— Так объясни ей, что это не так. Они выпускают практически всех. Это мы ограничиваем количество виз для эмигрантов, а не они. Мы, как говорят русские, за что боролись, на то и напоролись. Отсюда множество всевозможного дерьма желает эмигрировать, а если это не удается, то поехать в так называемые гости.
— Вот и она имеет в виду гостей.
— Неужели ты не знаешь, что сейчас на Западе у многих выходцев из России объявились тучи родственников?
— Откуда они взялись? В Советском Союзе ведь запрещалось иметь на Западе родственников.
— Вот и я думаю — откуда?
— Тогда, дорогой, — укладывалась она в постель, — куда в таком случае смотрит здешнее КГБ?
Телекамеры и направленные микрофоны работали синхронно, он слышал все разговоры и даже шепотки в толпе.
… так я, значит, сын ее двоюродной тети… кликуха у этой тети — Маша или Глаша… да не дрейфь, она сама не помнит… ни хрена у нас не обломится, меня америкашки-какашки пятый месяц динамят, не понимают, бюрократы, что еще пару недель, и я эмигрирую налегке, без имущества лет на пятнадцать в соединенные штаты сибири… где эта старая б… с приглашениями… у нее подруга нэнси, раззевай варежку пошире… ты, в тартусском кемеле, не при, как танк, или ты тоже родственник… та, я точери миссис пакулефф троюротный прат… слюший, прат-припалт, нэхарашо сэбе ведешь, нэ панымаеш таво, что я тоже брат, но блыже — два с палавынай брат… та дэ ж ця галька, дэ вона чухаеться, отака и маты у нейи була чухысрака… это вы мне настаиваете сказать, что галина абрамовна пикулевич не из нашего кагала, ее отца вся одесса боялась — такой себе был бандюга, перед ним сам левка задов дрожал, как корчмарь за минуту до погрома… выдышь, там армянскы куча стоит, аны тоже родственныкы — вах, куда аллах смотрыт, ны адно дэло без армян нэ абходыцца, хоть ныкуда нэ выежжай из бакы… в штаты надо двигать только через зону, чтоб о тебе пылили голоса день и ночь, вытаскивали тебя из-за колючей проволоки… а теперь уже по политике в зону не попасть — на пушкинской спецназ на спине не один портупей нарисует и под зад коленом… ну мусора, ну гады, придумали — в диссиденты не попасть… идет, идет… траствуй, тетушка морос, задница из ваты, ты подарки нам принес, лесбиян мохнатый… ура!.. виват!..
Ох, и нехорошее предчувствие охватило Даниэля Гринспена, когда толпа возликовала. Он стал шарить телекамерой на подступах к толпе, к сожалению, его интуиция, как и в случае с чукчей не обманула — родная теща, словно победительница конкурса красоты в Техасе, триумфально-блядским шагом, с элементами припрыжки, продвигалась по тротуару вдоль самого длинного лозунга. Она была в каштановом парике, одета по-студенчески: в белых шортах с надписью сзади «Гласность!», в майке с коротким рукавом, исписанной вдоль и поперек, вкривь и вкось, разными колерами и разными шрифтами словом «перестройка». Отчаянно вертя лейблом, выжимая остатки эластичности из мосластых ног, обтянутых, не взирая на великие старания, бледно-желтой, со старческими бляшками, дряблой кожей, она победно воздевала руки, словно ей кто-то беспрерывно командовал «хенде хох!», проделывала в воздухе растопыренными кистями загадочные вращения — точно вкручивала и выкручивала над головой электрические лампочки.
Требовательно заворчал телефон, замигал злым красным глазком. Прямая связь с шефом. В руках у миссис Пакулефф объявилась белая сумка, оттуда она вытащила пачку бумаг, похожих на листовки, и он понял, что терять больше нельзя ни секунды, побежал вниз, на улицу.
Миссис Пакулефф не швырнула щедро свои листовки в толпу, нет, она выбирала из нее будущих своих гостей и родственников так, словно принимала их на работу. Ее толкали со всех сторон, пытались выхватить пачку приглашений из рук, а она вглядывалась в лица сквозь контактные линзы… Когда Даниэль ввинтился в людскую массу, оказался рядом с тещей, она стойко отбивалась от притязаний коррупционера, надеявшегося избежать депортации в Соединенные Штаты Сибири. Кандидат в родственники пришел в бешенство и тянулся волосатой пятерней не столько к пачке приглашений, сколько к дряблой шее миссис Пакулефф с явно негуманистическими намерениями. Его оттерли кандидаты в диссиденты, но и поверх их немытых и нечесаных лохм доносились угрозы: «Ну, сссука, зззадушу…»
— Го-го-господа демон-демон-демон-странцы! — закричал Даниэль, страшно волнуясь и заикаясь, потому что на спецкурсе русского языка у него был первым учителем бывший заика, скрывший от начальства, что он когда-то заикался, и это вот в такие ответственные и неподходящие моменты давало о себе знать. — Миссис Пакулефф имела неправильно оформить инвитейшн-приглашения. Они недействительны!
— Врешь, чекист! Свободу миссис Пакулефф! Свободу! Долой пятый пункт! Долой! Свободу!
— Тише! Я второй секретарь посольства Даниэль Гринспен, — у него скулы сводило от проклятого заикания, и тут какая-то добрая душа заскандировала ему на выручку: — Дэ-ни, Дэ-ни, Дэ-ни…
Это дало возможность заронить в толпу искорку доверия к своей особе. Он показал самодельное приглашение, спросил, где здесь печать, вспомнив, к счастью, что здесь печать, особенно круглая да еще с гербом — совершенно бесспорный аргумент.
— Нашлепала, понимаете, на кухонном компьютере… Вот вы, господин прибалт, — он ткнул пальцем в университетский кемелек, — составьте список родственников с адресами и оставьте швейцару…
— На американском ясыке?
— Давайте и на американском, — махнул он рукой и потащил тещу, как нашкодившую школьницу, к подъезду. Та, чуя неладное, не очень сопротивлялась, но, оказавшись внутри посольства, стала вырывать руку из цепкой клешни зятя и что-то кричать. Ее лишали возможности процветать на ниве международной общественной деятельности. Тогда Даниэль сгреб тещу в охапку и швырнул на несколько ступенек вверх. Она умудрилась закричать что-то несуразное и лягнула разбушевавшегося зятя в низ живота. Пришлось ловить тещу за ногу.
Не будем интриговать читателя: мистер Даниэль Гринспен пришел в себя, когда Элизабет изловчилась укусить его за руку. Находясь в фазе «кошмар в кошмаре», он сбросил жену с кровати на пол, потом Лиз показалось, что супруг почему-то вознамерился зашвырнуть ее на бельевой шкаф. Первая попытка была неудачной, она двинула его ногой, однако он был упрям, пришлось увертываться от него, кружиться на паркете в коротенькой розовой сорочке на голой попе и дрыгать в воздухе ногами. Она не была бы женщиной, если бы не подумала в такой драматический момент о том, что достаточно пикантно выглядит, и что Гарри она бы тут понравилась.
— Вот уж кому надо менять мышление, так это тебе, — сказала она раздраженно, когда он открыл глаза и в них мелькнула тень сознания и некоторого понимания, что он на рассвете принялся вытворять.
В Москве сейчас запросто меняют мышление, думала она, принимая ванну. Наверное, его дают в продовольственных спецзаказах по талонам или же предварительно записываются на очередь, затем, как здесь положено, ждут открытку с вызовом. Может, в каком-нибудь малом предприятии поменять бедному Дэни мышление? Нельзя же дальше с таким жить, может, здесь за валюту меняют мышление вообще без
