Стадия серых карликов

вводить новое штатное расписание и новые оклады.

— Теперь мы не просто инженеры и главные специалисты. Отныне мы научные работники, — объявил как-то поутру Толик. Аэроплану Леонидовичу новость показалась непонятной и в чем-то сомнительной, так как институт никакой тонкой технологией никогда не занимался, не говоря уж о комплексных проблемах сверхтонких (во множественном числе, батюшки-светы!) безотходных технологий, и потому уединился в свой закуток биться дальше над работой по организации демократии на высоком уровне.

— Головному всесоюзному институту — ура! — скандировали Лана и Светлана. — Новым должностям и новым окладам — ура, ура, ура!

Новость вызвала энтузиазм во всем институте, и Светлана, дама в бальзаковском возрасте, работавшая раньше каким-то материально ответственным лицом в каком-то добровольном обществе, решила сделать небольшой бизнес, предложив Лане купить, поскольку у всех открывались радужные перспективы, якобы бразильские, с золотым блеском, босоножки за сто пятьдесят рублей.

— Светочка, я сто пятьдесят со всеми премиями и прогрессивками и получаю, — сказала Лана. — Это же не кооперативные, а бразильские, значит, не должны так дорого стоить.

Светлана изобразила на лице обиженную мину, а лицо у нее, следует заметить, в сущности, лицом как таковым не являлось, а превратилось в полигон для испытания косметики всех стран и всех континентов, как бы в косметодром. Она исповедовала принцип: чем больше, тем лучше, и каждый день рисовала себе новую картинку. Однако искусство, если даже это нательная живопись или наличный поп-арт, требует жертв, и поскольку она наводила красоту-фундыр для общества, то постоянно опаздывала на работу словно бы совершенно на законном основании.

— С какой стати бразильские босоножки должны быть дешевле наших кооперативных? — спросила Светлана, в один миг сформулировав коренной вопрос развития кооперативного движения в стране.

— Ну… — замялась Лана, чувствуя, что пустилась в плавание по незнакомому морю мировой конъюнктуры. — Потому что там нет дефицита…

— Что там, девочка, не нашего ума дело. Зато у нас дефицит. Приехал с обмена опытом в Латинской Америке шеф моего мужика, поиздержался человек, привез подарки, моему достались дамские босоножки за сто пятьдесят. Я ничего лишнего не беру, они мне большие, мне надо их с шерстяными бабушкиными носками носить. А тебе как раз…

Лану передернуло от такой наглости: да, у нее нога не маленькая, однако зачем это подчеркивать? Нет, не зря Светлану называют хабалкой…

— За тридцать я бы купила…

— За тридцать?! — возмутилась Светлана. — Может, за пятнадцать хочешь? Не-етушки, я — в туалет.

Никакого отношения к гигиене намерение Светланы не имело. В дамском туалете на двенадцатом этаже был как бы филиал дамского туалета ГУМа, где шла бойкая торговля дефицитными товарами преимущественно заграничного происхождения.

Мог ли деятель, которым интересовались Главный Московский Лукавый и Главный Московский Домовой, вникать вот в такую суету, пусть и в родном 99 отделе? Да он и ухом не повел, когда не кто- нибудь, а сам новый министр решил нанести визит в знаменитый институт, и когда в прекрасном учреждении поднялась кутерьма. Уединившись в закутке, Аэроплан Леонидович самоуглублялся в проблемы научности демократии, в частности, разыскивал для нее общие знаменатели.

Зачем демократии знаменатели? Для товарища Около-Бричко вопрос о знаменателях имел первостепенное значение: к примеру, ему требовался механизм, норма, правило, инструкция, приказ, постановление, решение, указ, согласно которому коллективные письма и заявления трудящихся непременно бы помещались в печать. И с помощью знаменателей он пытался найти неотвратимый демократический числитель.

Демократические числители и знаменатели Аэроплан Леонидович открыл не просто ради праздного любопытства, а для определения значений льготного демократического коэффициента, изобретенного также им во избежание бесконтрольного, а то и вовсе в корыстных целях, использования гласности и демократии, во имя торжества социально справедливой колбасности, например…

Чтобы постепенно приучить читателя к особенностям мышления нашего героя, публикатор романа не видит иного выхода, как преподнести ход его рассуждений в изложении, как говорится, своими словами, без пышных красот стиля Аэроплана Леонидовича, нередко приводящих вообще к потере какого-либо смысла.

У нас печать субординационная, рассуждал герой, многотиражки, районные газеты, областные, республиканские, всесоюзные — то есть каждому органу положен свой ранжир. Есть еще окружные, краевые, автономных республик, центральные отраслевые. И критиковать многотиражке, допустим, центральную всесоюзную газету не только противно принципу демократического централизма, поскольку более вышестоящий орган как бы негласно является начальником для нижестоящих, которым, чем ниже, тем дальше от истины в последней инстанции, но и бессмысленно: может и не дойти, допустим, до «Известий» критика в институтской многотиражке «За НТР!» Подобно тому, как одна бабушка очень сердилась на один город, целых семь лет сердилась, да только город об этом не догадывался.

Вначале задача решалась легко: для опубликования коллективного письма или заявления в условиях развития гласности и демократии в районной газете, предполагал Аэроплан Леонидович, требовалось двадцать пять подписей (в окружной — тридцать пять), в областной — семьдесят пять (в краевой — сто пять). А почему, товарищ Около-Бричко, спросят его с очень знакомой интонацией и кавказским акцентом, вы в три раза больше подписей предлагаете для областной газеты? А потому, ответит товарищ Около- Бричко, чтоб вопросы решались на местах, а то привыкли, понимаете, как что — в Москву, кран подтекает в квартире — в «Правду» строчат. Из целесообразности, не просто так, с бухты-барахты, и предлагается ввести трехкратность от нижестоящего органа до следующего, вышестоящего, по ранжиру, иначе засор почты происходит, от князя Курбского письма Ивану Грозному проворнее ходили, нежели нынче из Смоленска в Москву. С использованием гласности и демократии в личных целях беспощадно бороться надо, а как же… Это же все равно, что хищение общественного достояния! Пусть соберет двести двадцать пять подписей для предания гласности факт подтекания крана в газете союзной республики и подумает в процессе сбора: стоит ли вообще их собирать, не дешевле ли дать трешник дяде Васе?

А не многовато ли, товарищ Около-Бричко, спросят его, шестьсот семьдесят подписей для права обязательной публикации заявления или письма в центральной всесоюзной газете? А потому, ответит товарищ Около-Бричко, чтоб… А что — чтоб? Правильно спросят. Шестьсот семьдесят пять виз — это в два раза больше, чем в НИИ безотходной технологии, значит, мероприятие не под силу никому, во всяком случае, в течение двух пятилеток. Выйдет право, которым воспользоваться практически нельзя. Каждый (человек, например) имеет право слетать на Марс, потому что такие полеты пока не запрещены, но популярностью они не пользуются: очередей за билетами туда даже в центральном транспортном агентстве нет.

Ограничиться пятьюстами подписями? С приложением результатов голосования. А где найти, товарищ Около-Бричко, спросят его, помещение не менее чем на пятьсот человек, в деревне Синяки, если в уездном центре Шарашенске тридцать лет запрещалось возводить культурно-просветительные учреждения, в наличии лишь дом культуры на триста мест, и тот со стадии нулевого цикла в аварийном состоянии? Начальство приучено на так называемые активы собираться в положенном количестве, на то оно и начальство, чтобы приспосабливаться и выходить даже из безвыходного положения. Но как быть деду Федоту по прозвищу Туда-и-Обратно, нешто ему под силу собрать столько виз или голосов? Чтоб на областную газету сподобиться, ему надо три деревни обойти, на республиканскую — пол-уезда, всесоюзную центральную — немалую часть губернии. Летом еще на областную он мог покушаться: тепло, может, и сухо, во всяком случае дороги, если не проезжи, то проходимы. А зимой?

Значит, товарищ Около-Бричко, спросят его, на гласность и демократию полнота прав у вас ставится в зависимость от времени года и места проживания? Выходит, грани между городом и деревней еще сильно дают о себе знать? Да, ответит товарищ Около-Бричко и придет к мысли, что к деду Федоту необходимо применить демократический коэффициент, право на который могут получать сельские жители при наличии