повторял уже сказанное ранее или вовсе замыкался в себе и отказывался отвечать.
Скорин встретил Алексея Владимировича спокойно потому, что о жалобе знал. Он был уверен, что это кляуза. Факты действительно не подтвердились.
Уже в конце своего визита Холодайкин спросил у Скорина:
— Как дело по Рыбнадзору?
— Вас Клинычев интересует? — напрямик спросил майор.
— И Клинычев тоже.
— В Сухуми его дружка накрыли. Думаю, прижмем хвост и этому.
— Когда закончите?
— Постараемся поскорее.
— Ну, а что Клинычев?
Скорин усмехнулся:
— Юлит, выкручивается. Чует голубчик, что попался.
— Вы не тяните. В области указали, что мы частенько сроки затягиваем, — начальствующим тоном сказал Холодайкин.
— Когда это мы затягивали? — спросил начальник РОВДа.
— С лесопилкой, например.
— Вы сами знаете, что это не от нас зависело.
— Ладно, не будем вдаваться в частности. Мне самому хочется, чтобы наш район упоминали на совещаниях только в числе лучших.
— Я тоже себе не враг. Значит, одни кукуете? — переменил тему разговора майор.
— Приходится.
— Нового скоро назначат?
— Я в планы начальства не лезу, — поджал губы Холодайкин.
— Так просто спросил, — примирительно сказал Скорин, поняв, что попал в самое больное место. — Одному, видать, тяжело?
— Мы привыкли всю жизнь лямку тянуть, — вздохнул врио прокурора и добавил: — В общем, постарайтесь оперативно, по-боевому.
Начальник РОВДа засмеялся:
— Оперативнее не бывает.
34
Эти два пожилых человека, были чем-то похожи друг на друга. Видимо, долгие годы совместной жизни, пережитое горе сроднили их и оставили одну и ту же печать на облике каждого.
— Что вы мне можете рассказать? — обратился Холодайкин сразу к обоим.
Отцу Азарова на вид было лет шестьдесят пять. Матери — около этого. У Азарова-старшего черты лица более тонкие, мать — попроще. Такие лица в России встречаешь на каждом шагу. Редкая пара, пережившая войну, подхваченная ее ураганом с родных мест, разлученная и вновь соединенная, готовая на любом месте начать неприхотливую, полную труда жизнь. И все-таки счастливая. От них веяло спокойствием, которое приходит после долгих лет невзгод и страданий, испытавших на прочность человеческую верность и привязанность. Одеты они были под стать друг другу: просто, добротно. Так одеваются с расчетом на долгие годы.
— Не может Степан пойти на такое, — как бы уговаривая врио прокурора, произнес старик. — Не поверю.
— Не может, — откликнулась мать.
Всем своим видом они показывали, что произошло просто-напросто недоразумение, которое легко исправить, если встать на их точку зрения.
Эта уверенность стариков в невиновности Степана заставила врио прокурора почувствовать себя не в своей тарелке. Он говорил с родителями Азарова сухо и официально.
— Вас вызвали сюда сослуживцы сына?
— Давно уже собирались навестить его, — сказал отец. — В Ташкент все не с руки как бы, а тут решились. Степа вроде в отпуске. Хотели побыть с ним до окончания… Наше какое дело — пенсионное.
— Так вы знали?
— Откудова? — удивились старики.
— Прямо как обухом по голове… — сказала мать. — Вы уж разберитесь. Степа у нас такой заботливый, такой примерный. — Старушка не выдержала, поднесла к глазам беленький платочек в голубой горошек.
— Сдержись, Маня. — Азаров-старший тронул жену за локоть.
— У вас есть какие-нибудь факты, относящиеся к делу? — Холодайкин облокотился обеими руками на стол. Его смущало присутствие этих людей, потому что он чувствовал, что волей-неволей вступает в их жизнь как разрушитель. Он хотел еще сказать им, что все родители считают своих детей невинными ангелами, а на самом деле не знают о них ничего. И вспомнил, что эти самые слова говорила ему Седых в их споре с Рославцевой.
— Какие факты… — вздохнул старик. — Вот это к делу не пришьешь. — Он приложил руку к левой стороне груди.
35
Клинычев пришел в прокуратуру в самом конце рабочего дня. Услышав голоса в кабинете врио прокурора, он примостился на краешке стула в приемной, изредка бросая виноватый взгляд на Земфиру Илларионовну.
— У вас повестка? — спросила секретарь.
— Нет. Очень хочу поговорить с товарищем прокурором, — поспешно ответил Клинычев. — Очень нужно.
— Поздновато вы пришли. Рабочий день заканчивается.
— Подожду, может быть, примет?
Земфира Илларионовна пожала плечами.
Клинычев нервно поглядывал на стрелку стенных часов, неумолимо приближающуюся к цифре, обозначающей конец работы.
Иногда разговор за дверью прерывался, и тогда Клинычев с надеждой замирал на стуле.
Громко и неожиданно прозвенел звонок.
Земфира Илларионовна прошла в кабинет к Холодайкину и, вернувшись, бросила:
— Товарищ Холодайкин вас примет, но придется подождать.
— Очень большое спасибо. — Клинычев приложил обе руки к груди.
Ему пришлось ждать около часа, пока Холодайкин освободится. Потом врио прокурора еще долго продолжал писать, не обращая никакого внимания на присутствие Клинычева. Тот нервничал, непрестанно вытирая носовым платком вспотевший лоб и ладони.
Наконец Холодайкин обратил на него внимание:
— Клинычев, Клинычев, — укоризненно покачал головой врио прокурора, — обманули вы меня… (Леонид опустил голову.) Ведь Бутырину вы деньги давали. За икру. Отпираться будете?
— Нет, не буду.
— Оно лучше, — Алексей Владимирович поудобней устроился в кресле и приготовился слушать.
— Понимаете, сестра замуж выходит. У нас без подарка нельзя. Вот я и решил послать к свадьбе…
