вопросы без запинки. Да она была в приятельских отношениях с умершим на протяжении нескольких лет и очень сочувствовала ему в его страданиях. Она по образованию медсестра и навещала его, когда он болел. Она была у него вечером накануне его смерти и нашла его в очень тяжелом состоянии.
— А в чем было дело? — спросил коронер.
— Да ничего определенного. Наверно, очередной приступ депрессии.
— В котором часу вы ушли?
— В начале двенадцатого. Я дождалась, пока он заснул.
— Вы знали, что он принимает веронал?
— Я догадывалась, что он что-то принимает. Я не знала, что именно и насколько это вредно.
— При вас он ничего не принимал?
— Нет.
— При вас он никогда не говорил о намерении покончить с собой?
— Нет. Он приходил в отчаяние от многого, но не настолько.
— Спасибо, вопросов больше нет.
Потом выступил доктор Роузвер. В обтекаемых, слащавых выражениях он описывал несчастное житье-бытье Ламберна:
— Он очень много работал, был человеком совестливым, добропорядочным, и мы все очень скорбим о нем. Он был истинной жертвой войны, но пал он не на поле боя, его страдания длились дольше…
В этом месте доктор Роузвер сделал эффектную паузу, понимая, что назавтра репортеры разнесут эти его слова по всей Англии.
— Вы заходили к нему вечером перед его смертью?
— Да. Как и миссис Эллингтон, я пытался его ободрить, но это мне, увы, не удалось…
— Известно ли вам, что могло его беспокоить?
— Ничего, что связано с его работой в школе, в этом я уверен. Я был им очень доволен.
— Вы знали, что он принимает веронал?
— Понятия не имел.
— Он когда-нибудь говорил с вами о самоубийстве?
— Никогда.
— Спасибо. Наверно, это все. Или у кого-то из присяжных есть еще вопросы?
Один из присяжных, местный ремесленник, встал и спросил:
— Скажите, доктор Роузвер, был ли умерший встревожен делом Маршаллов?
Коронер метнул в присяжного яростный взгляд, словно тот нарушил правила хорошего тона. Но доктор Роузвер остался невозмутим.
— Боюсь, что дело Маршаллов встревожило всю нашу школу, — заметил он. — Но я не вижу причин, по которым мистер Ламберн переживал бы их смерть больше всех остальных.
Присяжный смущенно потупился:
— Я вот что имел в виду, сэр… Коль скоро покойный был в таком подавленном настроении, как говорит доктор, так, может быть, он об этих смертях все думал и мучился…
— В принципе, конечно, — великодушно согласился директор. — Вообще говоря, это могло иметь место…
Так или иначе, но словам ремесленника никто не придал значения.
Прежде чем присяжные удалились на совещание, коронер заявил, что это самый прискорбный случай в его практике и доктор Роузвер прав, назвав смерть Ламберна смертью солдата, ибо причина его смерти безусловно кроется в травмах, полученных при защите отечества. Хотя Роузвер ничего подобного не говорил, но с коронером никто не стал спорить. Задачей присяжных всего лишь было решить, справедливо ли мнение двух докторов, заявивших, что смерть Ламберна наступила от передозировки веронала. То есть определить конкретную причину смерти, наступившей не важно как — случайно или предумышленно.
Вердикт был легко предсказуем. Присяжные совещались не более пяти минут. Они огласили свое единодушное мнение, после чего зал сразу опустел. Репортеры побежали к местному телеграфу отправлять сообщения, Роузвер пошел ловить такси, а коронер разговаривал с полицейским врачом. Третья смерть в Оукингтоне тоже не обернулась сенсацией.
Во время ланча с Роузвером Ривелл спросил, куда подевался Гатри.
— Разве вы не знаете? Он складывает чемодан и намерен сегодня же уехать в город. Я думал, вы в курсе, что он свернул расследование.
— Как? Неужели?
— Да, вчера у меня был с ним долгий разговор. Он признался, что у него нет улик против кого-либо… В общем, он отличный малый, Ривелл, если не считать его мерзкой профессии…
Ривелл непроизвольно улыбнулся, хотя был удивлен.
Тем временем Роузвер продолжал:
— Кстати, Ривелл, какие у вас теперь планы? Возвращаетесь в Лондон?
Ривелл колебался, не зная, что сказать, и собеседник продолжал:
— Если вам не обязательно сейчас возвращаться, можете остаться у нас до конца семестра, еще на четыре недели. Мне бы хотелось, чтобы вы остались. Думаю, истинная цель вашего здесь пребывания никому не известна и это, согласитесь, совсем неплохо.
Точно так же считал и Ламберн, вдруг подумалось Ривеллу.
— Так вот, мне кажется, если вы неожиданно покинете нас, все заподозрят неладное. Как бы меня ни уважали педагоги, вряд ли они одобрили бы такой шаг, как привлечение старого выпускника в качестве детектива-любителя…
— Вы не очень-то лестно охарактеризовали мои занятия! — со смехом заметил Ривелл. — Но я вас понимаю. Хорошо. Предложение принято.
Он вспомнил в тот момент о своих прогулках на велосипеде с миссис Эллингтон, о встречах с ней за чаем, о ее волнующем шепотке на ухо во время службы в церкви…
— Я поживу здесь сколько позволите, — сказал Ривелл. — Но вы должны мне дать какую-нибудь работу или занятие, иначе я буду нелепо выглядеть.
— Верно. Я решил предложить вам исполнять обязанности моего временного секретаря. Жалованье получите в конце семестра.
— Вы очень великодушны, сэр.
За подобными приятными разговорами их обед продлился несколько дольше, чем ожидалось.
Однако Ривелла не оставляло чувство досады, имевшей конкретный источник — это Гатри. Да, с его стороны было невежливым, если не сказать иначе, улизнуть без единого слова прощания. А ведь Ривелл помогал ему изо всех сил!
Но потом Ривелла отвлекла другая, более конкретная мысль — если уж он собирается остаться в Оукингтоне до конца семестра, ему следует вернуться домой, оповестить свою домохозяйку и взять кое- какие вещи. Почему бы не поехать туда сегодня же в одном поезде с детективом Гатри?
Так и получилось, что они столкнулись нос к носу в вагоне поезда, уходившего в три двадцать на Кингс-Кросс. Гатри, похоже, был ничуть не удивлен и приветствовал Ривелла очень радушно:
— Ага, еще один беглец? Решили бросить расследование, видно, не по зубам оно любителю?
— Я остаюсь в Оукингтоне до конца семестра, — холодно отвечал Ривелл. — Меня просил об этом директор. Я еду домой за необходимыми вещами.
— Значит, вы все же решили поступить на службу к Роузверу? Он говорил мне, что собирается взять вас в секретари.
— Во всяком случае, я постараюсь пробыть в школе до конца семестра, — осторожно сказал Ривелл.
— Поздравляю! — захохотал Гатри. — Неплохая работа! Масса свободного времени, можно вдоволь пофлиртовать с прелестной маленькой медсестричкой.
Ривелл, к своему полному стыду, вдруг почувствовал, что краснеет, как школьник.
— Да ладно вам, не притворяйтесь обиженным! Она вполне хороша для тех, кому нравится multum in parvo…[3] Нет, сам-то я не любитель таких дам, но ведь о вкусах не
