спокойно, не ежась и не ахая, хотя вода, особенно поначалу, казалась очень холодной.
— Смотрите, а я думал...— изумился майор Загородько.
— Махнем? — Серега показал на противоположный берег.
— Хватит, хватит... Хорошенького помаленьку,— ответил за нас майор. Он вылез, надел подштанники и стал топтаться у костра, греясь и обсыхая.
Мы с Димкой вышли на берег, оделись. Вышел, оделся и лейтенант Мальцев. Серега еще какое-то время плескался, потом тоже вылез, подбежал к костру — синий от холода,— подставил спину, грудь, как это делал майор Загородько.
— А ты зря не искупался, Коноплин...
— Моя очередь завтра, товарищ майор,— улыбнулся боец.
— Ну, Коноплин, откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня,— это, знаешь ли... Правду я говорю, Николай... Как вас по батьке-то?
— Степаныч,— обрадовался дядя Коля.
— Так правду я говорю, Николай Степаныч? — повторил майор и посмотрел на него пристально, в упор.
— Ясное дело... Недаром и в народе говорят: пролитого да прожитого не воротишь,— невпопад ответил дядя Коля.
— Пролитого да прожитого... Это ты хорошо, прямо в точку! — восхитился Загородько. Он уже обсох, оделся и обулся, и теперь, переступая с ноги на ногу, звучно, с каким-то шиком и смаком скрипел новенькой портупеей.
Мы достали свои припасы — все, чем снабдила нас на дорогу хлебосольная Евдокия Андреевна. Лейтенант Мальцев вынул из переметной сумы банку консервов, полбуханки хлеба городской выпечки и немного комкового сахара. Все расселись вокруг костра, кому где было удобнее. Налили, посидели, ожидая, пока чай немного остынет.
— Как же вы, Николай Степаныч, прошляпили такого матерого бандита, как Баранов?
Вопрос был настолько неожиданный и задан был таким тоном, что дядя Коля смутился, растерялся и не нашелся, что ответить.
— Когда вы встретились?
— Да где-то в середине июля, числа семнадцатого или восемнадцатого...
— При каких обстоятельствах?
Дядя Коля как-то сразу успокоился, не торопясь опорожнил свою кружку, налил еще и, отпивая по глотку, принялся рассказывать о том, как нашел Федьку, худющего, голодного, не способного и шага ступить, как притащил его на горбу в избушку и выходил и как после этого они добывали золото.
— Вы знали, кто он такой? Что за птица?
— Нет. Сначала Федька темнил. То да сё, поди пойми... А за неделю до прихода ребят,— дядя Коля показал на нас с Димкой,— взял да и открылся. Так, мол, и так, хотели магазин обчистить, сдуру, а нас застукали, вот я и дал деру.
— А вы?
— А что я? — не понял дядя Коля.
— Преступник все-таки...
— Правильно, преступник. Однако, гляжу — мужик тихий, ничего такого не замышляет... Я, говорит, век буду тебя помнить... За золотом особо не гнался. Он и намыл-то всего граммов пятьдесят, мелочь, по нашим понятиям. Хоть золота в тех местах...— Дядя Коля тяжело вздохнул.
— Слышал. Кстати, кто из вас споткнулся о самородок весом шесть или семь килограммов? Ты?
Дядя Коля показал на Димку.
— Мы оба,— сказал Димка, кивая в мою сторону.
— И ничего, не подрались?
— А почему мы должны были подраться? — обиделся Димка.
Майор Загородько перевел все на шутку:
— Ну-ну, не серчай. С тобой, я гляжу, и пошутить нельзя. Александр Николаевич говорил, будто вы хотели отдать свой самородок государству... Это правда?
— Правда,— буркнул Димка.
Наступила пауза.
— Ну ладно,— построжел майор.— Я, между прочим, при исполнении служебных обязанностей и должен знать все. Мне одинаково важны и сами факты, то есть поступки людей, и мотивы, которые двигали людьми, когда они совершали эти поступки. К вам, ребята, у меня претензий нет. А вот к Николаю...
— Степанычу,— подсказал дядя Коля.
— А вот ты, Николай Степаныч, явно сплоховал. Узнав, что Федька беглый, тебе что надо было сделать?— резко спросил майор Загородько и, не дождавшись, когда дядя Коля ответит, продолжал: — Тебе надо было связать этому бандюге руки и вести в милицию. Между прочим, помогать милиции — гражданский долг каждого советского человека. Прежде чем отправиться сюда, я позвонил начальнику прииска. Подумал, грешным делом, что ты, Николай Степаныч, несознательный или злостный элемент, темнота, одним словом. Нет, толковый, говорит, честный и все такое прочее. А на поверку, выходит, начальник ошибся.
— Это почему же он ошибся? — вспыхнул дядя Коля.
Майор покачал головой:
— Ну, какой же ты толковый, если упустил такую птицу, как Баранов! Ведь он, хочешь знать, не только вор, но и бандит из бандитов. Я, честное слово, удивляюсь, как он тебя-то не кокнул. Предположить, что из чувства благодарности, но Баранов и благодарность... Мальцев, как это у Пушкина?
— Две вещи несовместные, товарищ майор,— подсказал лейтенант.
— Видишь — несовместные, так-то!— заключил майор и встал, размялся, пройдясь от костра к пруду и обратно. Прислушался. Тайга дышала сырым ветром. Иногда ветер доносил, швырял нам в лицо багряно- желтые листья, как бы напоминая о том, что все, лето кончилось, пора убираться отсюда подобру- поздорову.
Костер еще горел, но свет его уже бессилен был перед тяжелой, давившей со всех сторон темью. Скрипя новенькой портупеей, майор Загородько направился к избушке.
— Да, пора,— поднялся с нагретого местечка и Мальцев. Его давно клонило в сон.
Места на нарах всем едва хватило. Мы лежали плотно, бок к боку. Какое-то время слышно было, как то под одним, то под другим шуршит хорошо просохшее за лето сено, как трется брезентовым плащом о стену дядя Коля и сипло, с присвистом, дышит майор Загородько.
— Что же все-таки он натворил, мой разлюбезный друг Федька? — снова заговорил дядя Коля.
— Ну, это долгая история, отложим ее на завтра. А сейчас — спать! — скомандовал майор.— Сон святое дело. Правду я говорю, Мальцев?
— Убедительно,— отозвался Мальцев неожиданно бодрым голосом.
— Имейте в виду, искатели-старатели, завтра я разбужу вас рано, чуть свет. Операция предстоит серьезная, и для того, чтобы провести ее успешно, нужна свежая голова.
Но никому из нас не спалось. Я лежал и думал о предстоящей операции. В чем она будет заключаться, я не знал, и сейчас представлял погоню, выстрелы, крики и — как венец всего — связанного по рукам и ногам Федьку.
— А что, Николай Степаныч, не рассказывал вам Федька, что он за хлюст и как попал в тайгу?
— Почему же, рассказывал,— подал голос дядя Коля.
Мы с Димкой все уже слыхали и не однажды, и пропускали слова дяди Коли мимо ушей. А что касается майора Загородько, то от него, казалось, не ускользало ни одно слово. Изредка он прерывал золотоискателя короткими ехидными репликами: «Смотри ты, безобидная овечка! Ну-ну, такого не хочешь, а пожалеешь! Так на себе и тащил, а после и откармливал? Ну, конечно, на чужих харчах человек быстро отъедается!»
— А о том, как бежал из заключения? Ни словечка?
— Из какого заключения?— проговорил дядя Коля усталым голосом.
— Еще бы, прикинуться безобидной овечкой ему было куда выгоднее, чем открываться нараспашку. Поэтому он и замесил ложку правды на бочке лжи. Баранов, действительно, связался с компанией
